Украденный дом
Шрифт:
Копыто слегка побледнел. Серые глаза собеседника, не мигая, смотрели на него. Словно у кота в засаде, неотрывно глядящего на маленькую птичку, которой через мгновение предстоит оказаться в его острых когтях. Пожилой табунщик знал – у Трицы полно недоброжелателей. Таковы уж особенности ее ремесла. И помнил, какой сыр-бор разгорелся из-за подвески в виде капли: Боров готов был сменять ее на жену и дочь коневода. Видать не малая ценность у побрякушки.
– Дочка моя та еще сказочница, господин Герд. – ответил Копыто, пытаясь унять дрожь в голосе и придать ему беззаботные нотки. – Огненная Фея ее любимый сказочный герой. Вы же
– Знаю, – холодно произнес собеседник, не отпуская руки табунщика. – Маленькие, глупые, но искренние. Я всегда вижу, когда мне лгут.
Староста проглотил ком, застрявший в горле. А Герд приблизил свое лицо к лицу коневода и продолжил:
– Ваша дочь очень славная. Настоящее горе потерять такого ребенка.
Копыто попытался вырвать свою кисть. Но рука в длинной перчатке для верховой езды, держала крепко, продолжая сжиматься все сильнее. Пальцы коневода пробила острая боль. Еще чуть-чуть и раздастся хруст тонких косточек.
– Где Огненная Фея и капля? – тихо спросил Герд. – Не вздумай еще раз солгать мне.
– Утром уехала, – простонал староста, скрежеща зубами от боли. – По главному тракту, в сторону Тильбона. С ней парень – капля у него.
Рука собеседника разжалась, боль ушла. Копыто тут же отошел в сторону, растирая онемевшую кисть. Герд ловко вскочил в седло, развернул лошадь и, обернувшись через плечо, приказал:
– Если в деревне появится незнакомец в белых одеждах – задержи его. Он может обладать еще одной каплей. – пояснил он. – Эти подвески принадлежат мне. Узнаю, что не выполнил поручение – уничтожу твою семью. Веришь мне?
– Верю. – в ужасе выдохнул Копыто.
Всадник плотнее надвинул на голову охотничью войлочную шляпу с пером, чтобы не сорвало встречным потоком воздуха. Отсалютовал старосте и ударив кобылу по ребрам пятками, пустил в галоп по дороге. Вскоре он скрылся за поворотом и более никогда не возвращался в деревню Большое Дно.
К вечеру прошел мелкий дождик, замочив путников, коим не повезло в это время оказаться в дороге. Когда он закончился, облака раздвинулись, открыв взгляду чистое умытое дождем небо. Наскучивший своим однообразием лес, тянувшийся вдоль обочин большака, сразу преобразился: сквозь мокрую листву, пробились яркие полоски солнечных лучей; птичий гомон смолк, мошкара перестала виться над лошадьми. Наступила та самая волшебная тишина, которая бывает только перед закатом.
Трица натянула повод своей кобылы и свернула с тракта, по одной ей заметной тропинке.
Очень скоро на маленькой полянке, скрытой от взглядов с большака, затеплился небольшой костерок. Над огнем медленно закипала вода и сохла промокшая одежда. Коней напоили у ручья, почистили и стреножили, оставив пастись рядом с лагерем.
Утомленный дорогой Аргилай с трудом дотащил седло Упрямца до костра, бросил на землю и сел сверху, вытянув ноги. Тело нещадно ныло от усталости, глаза слипались. Но Лаи сделал над собой усилие, чтобы не отключиться. Ведь впереди его ждало самое главное в любом путешествии – горячий ужин.
– Я нанялась сопроводить тебя, а не готовить. – огорошила юношу Трица. – Сегодня, я так и быть готовлю на двоих. Но завтра – готовишь ты.
Парень тупо похлопал длинными ресницами:
– А я… – начал, было, он, но не закончил. Женщина перебила.
– Научишься! – отрезала наемница.
Еда
– А мы не будем стоять на страже? – боязливо спросил юноша. – Час ты, час я. Или как это делается?
– Хочешь – стой. – не стала спорить женщина. – Я спать.
– Думаешь тут безопасно? – не унимался Лаи.
– Глухомань. – сухо ответила Трица, заворачиваясь в одеяло и подкладывая под голову кулак.
– Вот как раз в глухомани и водятся всякие, – предположил Аргилай, таращась в темноту. – Рогатые, клыкастые, волосатые, когтистые твари.
Женщина зевнула и перевернулась на другой бок, чтобы не видеть собеседника. Лаи подбросил в костре еще пару веточек. Раздул пламя поярче. Огляделся. Заметил какое-то движение между деревьями. Вздрогнул и выхватил из огня горящую головню.
– Прекрати, – проворчала Трица. – Спалишь все.
– Там есть кто-то! – пожаловался юноша, указывая горящей головней.
– Мы в глуши, – объяснила еще раз рыжая. – Тут некого бояться. Дикие звери к костру не пойдут. А если пойдут, то лошади услышат и предупредят. Вот когда ближе к столице будем, там да, там – люди. Придется и стражу нести. Спи.
Аргилай вернул головню на место и завернулся в одеяло. Объяснения Трицитиана не слишком помогли. Вернее, сделали еще хуже. Теперь юноша лежал и прислушивался – а не заржут ли кони.
– Три. – шепотом позвал он.
Женщина не ответила. Лаи повторил громче.
– Я просила не называть меня так! – раздалось злое шипение с соседней подстилки. – Дай поспать.
Наступила тишина. Было слышно лишь, как потрескивают угли в костре.
– Извини, – нарушил затянувшуюся паузу юноша и добавил: – Мне просто страшно.
– Поверь, единственное существо, которого тебе стоит бояться – это я, если не высплюсь. – прорычала Трицитиана.
– Да, – согласился собеседник страдальческим тоном. – Ты можешь за себя постоять. А вот я…
– Что ты?
– Если на нас нападут, то я стану лишь мешаться тебе. – парень тяжело вздохнул. – Не умею драться.
– Спи! – угрожающе повторила воительница.
– А может, ты научишь меня драться, а? – попросил Лаи. – Дашь пару уроков, как вести себя в бою.
Трица обреченно застонала.
– Если я соглашусь, ты заткнешься? – уточнила она.
– Конечно! – обрадовался юноша, привстав на подстилке.
– Согласна. – сдалась наемница. – А теперь заткнись и спи.
– Заткнулся, сплю! – отозвался Лаи и уснул только через несколько часов.