Украденный поцелуй
Шрифт:
— Тебе больше идет быть принцессой-воительницей, дикой и свирепой, — говорит он почти с грустью.
Затем он разворачивается и выходит из комнаты. На меня обрушивается такой стыд, что мне хочется убежать отсюда и больше никогда его не видеть. Я направляю взгляд к окну. За окном идет легкий снег, я не выживу там в своей разорванной одежде. Не знаю, как мне удается, но каким-то образом я все же спускаюсь из-за стола, собираю свою одежду, натягиваю ее на себя и выхожу из столовой с высоко поднятой головой, насколько могу, держать себя в руках.
Глава
Лилиана
Кто-то стучится в мою дверь, я чуть не подпрыгиваю от неожиданности на кровати.
Это либо Бренд, либо кто-то из слуг. Я слышу, как поворачивается ключ в замке. Я закрываю глаза и опускаю голову на подушку, делая вид, что сплю.
Потом слышатся шаги, которые замирают на мгновение, отходят от моей кровати и направляются к журнальному столику. Слышится шарканье, а затем звон тарелок. Я поднимаю голову и вижу миссис Паркс.
Она приветливо улыбается, подзывая меня к накрытому столику, но я грубо отвечаю:
— Уходите и оставьте меня в покое.
— Я только что целый час на четвереньках убирала столовую, — говорит она, и мне тут же становится стыдно. Она, в конце концов, ни в чем не виновата. Я не хотела, чтобы она страдала от моей неуемной, яростной реакции на Бренда. — Ты должна позавтракать. Прошу, присоединяйся ко мне.
Словно по сигналу, мой предательский желудок начинает протестующе урчать.
— Спасибо, но я не голодна.
Она садится и наливает в чашку кофе.
— На твоем месте я бы берегла силы. Кто знает, когда они могут тебе пригодиться. — Она делает глоток кофе и смотрит на меня поверх чашки.
Я встаю.
— Если не возражаете, я сначала почищу зубы. — Почистив зубы, я присоединяюсь к ней на диване за журнальным столиком.
Она протягивает мне тарелку с сэндвичами, я выбираю один. Белый хлеб с яичницей. Сэндвич в два укуса. Я протягиваю руку и беру следующий с ветчиной и помидорами. Вкусно, потом я нацеливаюсь на сэндвич с огурцом. Я даже не ожидала, что так проголодалась, поэтому только в середине завтрака поднимаю голову и встречаюсь с глазами миссис Паркс, наблюдающей за мной. Мне не удобно, потому что я вела себя вчера по-свински, учитывая тот бардак, который устроила в столовой.
Она как будто чувствует мой дискомфорт.
— У тебя и так много причин для беспокойства, — извиняющимся тоном говорит она. — Я не хочу добавлять тебе проблем.
Я перестаю жевать и внимательно, изучая, разглядываю выражение ее лица. У нее по-настоящему добрые глаза, но ее лицо испещрено морщинками, особенно под глазами, может от улыбок или эти морщинки от жизненных трудностей? Она может быть моим лучшим шансом для моего спасения или же с помощью нее я могу узнать, как можно больше о Бренде.
— Надеюсь, вы не будете возражать, если я спрошу, вы хорошо знаете Бренда? Или он просто ваш работодатель? Просто он называет вас Линди.
— Бренд появился в моей жизни давным-давно, думаю, ему тогда было лет пятнадцать.
У меня сердце подскакивает к горлу, как только я ловлю себя на мысли, что именно примерно в этом возрасте мой отец уволил его отца.
— Как вы познакомились? —
— Я увидела его в столовой для бездомных в Южном Илинге. Он приходил каждое утро и каждый вечер, как часы. Я тоже ходила туда и на завтрак, и на ужин, так что жалости у меня было немного для других, но меня поразило, насколько он был молод. Он всегда выглядел грязно и неопрятно, но однажды он пришел весь в синяках и крови. Я не могла отвести от него глаз.
Она замолкает и тяжело вздыхает.
— Видишь ли, он всегда выглядел таким угрюмым и агрессивным, что никто не осмеливался к нему подойти и спросить, что с ним случилось. Я была единственной, кто подошла к его столику и села напротив. Я взяла свой кусок хлеба и положила его рядом с его тарелкой супа. К моему удивлению, у него покатились слезы. Слезы не прекращались. Он так плакал, что супа стало вдвое больше. Он даже плакал пока ел. — Она улыбнулась шутке, но это было так грустно, что у меня заныло сердце.
Она продолжила:
— Он хорошо скрывал свои слезы, никто не заметил, но даже если бы и заметили, каждый из нас в том месте находился на дне жизни. Слезы были нашей единственной валютой... и у нас их было в избытке.
Она снова рассмеялась, и осколок боли еще дальше вошел в мое сердце.
— Он не проронил ни слова. Когда он съел последнюю ложку, встал и вышел, но в тот день я решила последовать за ним. Он просто шел по дороге, пытаясь найти место для ночлега. Была морозная ночь, и я уже почти готова была сдаться, следуя за ним, бесцельно глазея на витрины магазинов и сидя на скамейках в парке, когда увидела, что он, наконец, остановился у одного из мусорных контейнеров. Я увидела, как он забрался в него и прикрыл себя какой-то картонкой.
У меня от ужаса глаза расширились. Он спал в мусорном контейнере?
— Я больше не могла этого выносить. У меня почти ничего не было, но у меня была квартирка, своя собственная кровать и не одна, и он мог бы тоже жить со мной. Я постучала по мусорному контейнеру и сказала, что он может пойти со мной домой. Конечно, он отказался. Но я никогда не забуду его глаза. Они были полны недоверия. В них не было никакой надежды. Вся его вера в человечество пропала.
Она улыбается мне, а осколок боли проникает еще глубже, словно изнутри начинает кровоточить мое сердце. Я знаю, что каким-то образом, не напрямую, но несу ответственность за это. Поэтому прочищаю горло и сажусь прямее.
— И как вы его заставили пойти с вами?
— Я сказала ему, что один из завсегдатаев столовой некоторое время спал в мусорных контейнерах так же, как и он. Но однажды ранним утром, когда он крепко спал, грузовик поднял мусорный контейнер и раздавил его насмерть. — Она улыбается. — Конечно, я придумала. Я сказала, что у того бедолаге кишки вылезли изо рта, а мозг — из ушей.
Я едва улыбаюсь.
— Вести его к себе было нелегко. Несколько раз он пытался ускользнуть от меня, но я не отпускала его руку. Но с тех пор, он стал именно тем, кто тащит вот уже времени меня за собой. — Она засмеялась и поднялась на ноги. — Поешь еще, дорогая, — говорит она. — И как можно больше отдыхай.