Украина.точка.ru

Белозёров Михаил Юрьевич

– Ого! – воскликнул Жаглин и забыл, что собрался кастрировать Барри Гоголадзе. – Да здесь долларов и евро до фига!

Барри Гоголадзе радостно замычал, всем видом показывая, что он готов отдать всё, ради своего «друга».

– А здесь еще?! – удивился Цветаев.

Второй бумажник был туго набит банковскими карточками.

– Ляха бляха! – воскликнул Жаглин. – Богатенький Буратино.

Барри Гоголадзе промямлил сквозь «скотч»:

– Берите, берите…

– И возьмём, а что ты думал! – заверил его Жаглин и нагло засунул к себе в карман бумажник

с деньгами.

Второй бумажник с банковскими карточками его абсолютно не интересовал, и Цветаев собрался было зашвырнуть его в угол, как совершенно случайно увидел, что на всех карточках разные фамилий.

– Старик, подожди! – сказал он, высыпая карточки на пол.

Он стал их перебирать. Фамилии тех людей, которым принадлежали карточки, ему были незнакомы, кроме одной, он не поверил своим глазам.

– Смотри!

На карточке было написано: «Gektor Orlov».

– Откуда она у тебя? – спросил он, сдирая со рта Барри Гоголадзе «скотч».

– Это не мои карточки! – отрёкся Барри Гоголадзе.

– Да здесь полный список пин-кодов! – воскликнул Жаглин, выворачивая остальные карманы в бумажнике. – Ты попал, мужик, – заверил он Барри Гоголадзе. – Мы тебе сейчас всё припомним: и Северную Осетию, и Абхазию, Саакашвили заодно. Ты видел, как он упакован! – «Ауди», золотой «ролекс» за пятьсот тысяч долларов. Поверь, я разбираюсь.

– Это не я! – закричал Барри Гоголадзе. – Я у них вообще ничего не брал!

– У кого, «у них»?! У кого?! – замахнулся Цветаев.

– Пленных! – выкрикнул в отчаянии Барри Гоголадзе. – Это всё майданутые, я только карточки коллекционировал.

Возможно, он подумал, что, раскаявшись, смягчит свою вину.

– На память, что ли?! – ехидно осведомился Цветаев.

– No, I wanted everything to return! [15] – Со страху Барри Гоголадзе перешёл на английский.

Обожаю слушать ложь, когда знаю правду, подумал Цветаев.

– Каждая карточка – одна душа. Саша, слышь, это отчёт о проделанной работе. Где ты его видел?! Где?! Говори! – повернулся он к Барри Гоголадзе.

15

– Нет, я хотел всё вернуть!

– He an area paves [16] .

– Ты ему хоть плюй в глаза – ему всё божья роса! – возмутился Жаглин.

– Он жив, или нет?!

– Не знаю, я… я…

– Ты его допрашивал?! – Цветаев наступил на то, что было так дорого Барри Гоголадзе.

– Да… – разрыдался Барри Гоголадзе. – Я из ЦРУ, работают на правительство. Вы должны меня пожалеть. Genevan Convention!

– Петя Вальцман тебя пожалеет!

– Ладно, я согласен, – закричал Барри Гоголадзе. – Отрежьте мне «его», только не убивайте!

16

– Он площадь мостит.

– Поздно! – с мрачным лицом

заверил его Жаглин и заклеил ему рот «скотчем» крест-накрест.

* * *

Тащить по лестнице голого, брыкающегося человека оказалось сплошным мучением, легче было его катить. На пятом этаже они сдохли, на третьем – были мокрыми, словно мыши под дождём, а на первом – прокляли весь белый свет. Барри Гоголадзе не хотел сдаваться: упирался с такой одержимостью, что сорвал себе все ногти на пальцах.

– I am not guilty! [17] – рычал он.

17

– Я не виноват!

– Заноси круче! – командовал Жаглин, орудуя здоровой рукой.

На улице они выдохлись до такого состояния, что не могли стоять на ногах и упали. Барри Гоголадзе пополз в надежде скрыться за углом. Цветаев тупо смотрел ему вслед: за грузином стелилась розовая дорожка из крови и соплей.

– Вставай! – потребовал Жаглин. – Вставай! Уйдёт сука!

Цветаев поднялся и сделал два шага. Страшно хотелось пить, ещё сильнее хотелось упасть на траву и забыться минут на шестьсот, после ночной «охоты» он так и не восстановился. Однако упрямый Жаглин был неутомим, он пинками погнал Барри Гоголадзе в парк к дороге.

Они быстро скатились вниз. Барри Гоголадзе был похож на огромного червяка.

– Кончаем здесь и уходим! – сказал Цветаев, которому вся эта затея стала надоедать. Он чувствовал, что они непозволительно долго задержались на одном месте.

– Давай оттащим к дороге? – предложил Жаглин. – Ну, пожалуйста… – попросил он, заметив гримасу отвращения на лице Цветаева.

Цветаев вспомнило о Зинке: боится, что найдут квартиру, сообразил он. Они снова потянули его, теперь уже не церемонясь и не разбирая пути. Сквозь деревья блестела дорога. Грузин уже не брыкался, а лишь мычал. Смирился, что ли? – с безразличием думал Цветаев.

– Здесь! – сказал он, и кинул Барри Гоголадзе в канаву. – Подумают, что сбила машина.

– Голого?! – хохотнул Жаглин.

– Да какая разница? Давай!

Жаглин поднял большой чёрный пистолет. Он был бы не Жаглиным, если бы не присвоил себе оружие. Грохнул выстрел. Барри Гоголадзе изогнулся дугой. Жаглин выстрели ещё раз.

– Кажется, готов, – сказал он, разглядывая грузина.

Они забросали его прошлогодней листвой и ветками.

– Вонять будет, – равнодушно сказал Жаглин.

– Чёрт с ним, – ответил Цветаев. – Он наших пытал.

– Лучше бы мы его кастрировали, – мечтательно сказал Жаглин.

Ему было обидно, что всё так быстро кончилось и все его унижения остались не отмщенными.

– Жалко, что ли? – испытующе спросил Цветаев и пристально посмотрел на него.

Жаглин пожал плечами. Похоже, он не испытывал всего того, что испытывал Цветаев.

– На войне как на войне, – сказал он, намекая, что член грузина имеет к ней непосредственное отношение.