Украинский легион
Шрифт:
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
В № 12 «Нашей страны» в статье «По стопам 1613 года» попалась очень неудачная формулировка о сепаратистах, «которые пусть уж подождут… до виселицы». Это, так сказать, редакционный недосмотр, в том числе и мой. Местные аргентинские украинцы оказались обиженными. Может быть, и кое-кто другой. Формулировка о виселице оказалась неудачной главным образом вследствие ее краткости. Я вообще уклонялся от тем о наших российских сепаратизмах просто потому, что этот вопрос считаю совершенно третьесортным.
В тех «Тезисах
Российская империя есть наш общий дом, имеющий нашу общую крышу и общие внешние стены. Но в пределах этого дома каждая народность имеет свою собственную квартиру, в которой она может устраиваться, как ей будет угодно — с некоторыми, однако, условиями: не поджигать общего дома и не устраивать в своей собственной квартире складов взрывчатых веществ, воровских притонов или нарушения общественной тишины и спокойствия.
Каждый человек Империи может говорить, писать, учиться и самоуправляться на каком ему угодно языке.
Может знать общегосударственный язык, но имеет полное право и не знать. Может вводить в свою школу этот язык — но имеет право и не вводить. Однако: язык правительства, армии, транспорта, связи и пр. — должен быть языком общегосударственным. Словом, никто никого не заставляет любить русский язык. Не любишь — не надо, тебе же будет хуже.
Никакого нового изобретения тут нет. За некоторыми исключениями на Руси так и было. Ключевский пишет, что «Москва не любила ломать местных обычаев» — но не любил этого и Петербург. Финляндия и Бухара управлялись собственными законами и на собственном языке. Польша до завоевательных своих восстаний — тоже. В Прибалтике очень долгое время официальным языком оставался — как и был — немецкий язык. На Кавказе дело было сложнее: один Дагестан во времена советской «коренизации» имел шестнадцать официально признанных языков. Один грузинский имел три официально признанных наречия. В результате этого советский Кавказ был довольно точной копией конца Вавилонской башни после смешения языков.
Но в общем — с поправками на всякие ошибки и промахи — дело шло приблизительно к тому предположению, которое и было сформулировано в «Тезисах». Весь вопрос, собственно, заключается не в том, будут ли латыши говорить по-латышски — конечно, будут. И даже не в том, будут ли они говорить по-русски — будут те, кто захочет пробиться в жизни. Весь вопрос заключается в том и почти только в том, что ни русское правительство, ни русский народ во всех его трех ветвях — великорусской, малорусской и белорусской — никогда не признавали и, по всей вероятности, никогда не признают своей какой бы то ни было отделенности друг от друга. Отделение Украины от Великороссии означает гибель. И Великороссии и Украины.
Таким образом, то, что я написал о сепаратистах и о виселицах, не касается никак ни латышей, ни грузин. Политические и прочие обстоятельства почти наверняка приведут Латвию к включению в состав Российской империи, но с чисто моральной точки зрения мы никак не вправе считать латвийских или грузинских сепаратистов какими бы то ни было изменниками. Включение Прибалтики в состав империи неизбежно потому, что тысячелетний порыв России к морю не может быть остановлен соображениями о «самоопределении вплоть до отделения». Но это все вопросы, так сказать, технические, вопросы, никак не грозяшие бытию России. Украинский сепаратизм грозит бытию всей России — то есть и Великороссии, и Малороссии. Украинский сепаратизм, кроме того, вырос на целой серии сплошных подлогов.
Самостийные разговоры об эксплуатации
Я стопроцентный белорус. Так сказать, «изменник родине» по самостийному определению. Наших собственных белорусских самостийников я знаю как облупленных. Вся эта самостийность не есть ни убеждение, ни любовь к родному краю — это есть несколько особый комплекс неполноценности: довольно большие вожделения и весьма малая потенция — на рубль амбиции и на грош амуниции. Какой-нибудь Янко Купала, так сказать, белорусский Пушкин, в масштабах большой культуры не был бы известен вовсе никому. Тарас Шевченко — калибром чуть-чуть побольше Янки Купалы, понимал, вероятно, и сам, что до Гоголя ему никак не дорасти. Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме. Или — третьим в деревне, чем десятым в Риме.
Первая решающая черта всякой самостийности есть ее вопиющая бездарность. Если бы Гоголь писал по-украински, он так и не поднялся бы выше уровня какого-нибудь Винниченки. Если бы Бернард Шоу писал на своем ирландском диалекте — его бы никто в мире не знал. Если бы Ллойд Джордж говорил только на своем кельтском наречии — он остался бы, вероятно, чем-то вроде волостного писаря. Большому кораблю нужно большое плавание, а для большого плавания нужен соответствующий простор. Всякий талант будет рваться к простору, а не к тесноте. Всякая бездарность будет стремиться отгородить свою щель. И с ненавистью смотреть на всякий простор.
Когда я говорю о бездарности, я не говорю только об отсутствии таланта. Понятие бездарности включает в себя как неотъемлемую часть понятия — также и тщеславие. Есть целая масса очень хороших, очень разумных людей, которые не блещут никакими талантами, но которых никто не обзовет бездарностями: ну не дал Бог таланта — значит, не дал. Бездарность надувается, пыжится, на цыпочки становится, бездарность прежде всего претенциозна. Бездарность обвиняет весь мир в том, что весь мир не оценил ее дарований. И бездарность ненавидит весь мир за то, что весь мир не несет к ее ногам благодарственных даров за бездарность. Бездарность автоматически связана с ненавистью.
Тарас Шевченко, конечно, великим талантом никак не был. Я люблю его поэзию, и я знаю ее. Это не Гете и не Байрон, не Пушкин и не Лермонтов, и даже не Кольцов и Никитин. Он писал трогательно-провинциально-детские стишки. Они очень напоминаю стихи моего сына — в возрасте лет двенадцати:
Я ем сосиску — ах, как вкусно! Что это — сказка или сон? Ведь в животе безмерно грустно: Давно уже пустеет он.Очень трогательные стишки — для двенадцати лет. Трогательность Шевченки усугубляется его трагической крепостной судьбой, но ведь крепостная судьба — это не национально-украинское явление. И его призыв: