Укразия
Шрифт:
— Макаров, тебя к телефону, — подбежал рабочий. Катя вздрогнула и схватила за руку Макарова.
— К телефону?.. Меня?.. — удивился Макаров и, оторвавшись от плана города, пошел в контору.
На территории депо никого из чужих. Сторожа зорко следили за проходящими и стучали в свои колотушки.
Взял трубку. Рабочий, позвавший Макарова, стал у дверей следить на всякий случай.
Громкий, немного заглушенный телефоном, голос передал:
— Пришлите за информацией в «Сахалинчик». На столе будет семь
— Что? Как?
Но отбой. Никто не отвечает. Звонит… Звонит…
— У телефона Тзень-Фу-Синь. Что угодно?
— Кто говорил вот только что сейчас?
— Наверное, один из офицеров штаба.
Глава XXXIV
Семь бутылок плюс два стакана
В машинное отделение быстро вошел Макаров.
— Товарищи, странная телефонограмма.
— Ну, скорее!
— Кто-то из офицеров штаба просил прийти в «Сахалинчик», к столику, на котором будет семь бутылок плюс два стакана.
Сразу сделалось тихо, на рабочих вдруг дохнуло снова таинственным шифром. И сердце сжалось от тревоги.
Кате представился сразу столик с бутылками и двумя стаканами.
— Семь плюс два. Семь плюс два, — прошептала она, но вдруг недоверие, сомнение, и ей ясно представилось холодное, жестокое лицо Энгера, смотрящее на нее в упор. Она воскликнула:
— А вдруг это провокация Энгера?
— Провокация, — повторил рабочий.
— Товарищи, время не ждет. Провокация это или нет, мы должны пойти.
— Да… Да. А записки за этой подписью всегда приносили нам пользу.
— Восстания мы не задерживаем. Мы сами сделали все и без помощи «семь плюс два». Он был полезен, но и только.
— Надо идти.
— Да, хотя бы для того, чтобы убить Энгера, если это его штучки.
— Да, если это Энгер, то пристрелить его, как собаку. Довольно церемониться.
— Я пойду! — запахивая пальто, сказала Катя.
— Зачем?
— Свести счет, хотя бы за шофера.
— Иди… и пристрели…
— Ну, а я провожу, — сказал Горбов. — Все же спокойнее будет.
Из курильни шел задумавшийся Иванов. Все его мысли были направлены к одному, к уничтожению ротмистра Энгера. Он ему мешал действовать, он парализовал его волю.
«Я доведу дело до конца» — шептал Иванов, смотря вперед и не видя ничего, так как его взгляд был направлен внутрь себя, в свою мысль.
«Он далеко зашел. Зашел. Может погубить дело».
Ночь, хоть и осенняя, была очень тепла, но Иванова лихорадило. Лихорадило от мысли, от желания. Он ускорил шаги и скрылся в переулке.
Мимо него на извозчике проехал куда-то спешащий Энгер. Но они не видели друг друга. Энгера поглощала та же мысль. И его тоже охватило лихорадочное настроение.
— Доведу дело до конца, — сквозь зубы шептал Энгер, сжимая рукой парабеллум.
— Доведу!
Где-то
На мгновение Энгеру бросилось освещенное фонарем лицо пьяного, а рядом с ним, прижавшись к его плечу, девушка, повязанная платочком. Она любовно тянулась к нему.
— Идиллия, — прошептал Энгер, и на мгновение сердце сжалось от тоски, от сознания, что у него нет личной жизни.
— Ну, и что ж! Прежде дело… дело… дело, — в остервенении бросил он в ночь слова, желая заглушить трепет сердца.
И снова ночь. На улицах никого. Пусто. И только откуда-то доносился отдаленный стон очередной улицы.
Это белые справляли свои последние ночи.
Не доходя до «Сахалинчика», самого низкопробного подвала проституток, маравихеров, зухтеров, альфонсов и сутенеров, где постоянными посетителями были и офицеры, Катя остановилась.
— Ну, ступай, Горбов.
— Нет, я подожду тебя здесь.
— До свидания.
— Ну, иди, — и Горбов крепко сжал руку Кати.
И долго смотрел он на освещенную вывеску «отдельные кабинеты» и на лестницу, вниз по которой спустилась Катя.
Перед дверью, откуда доносилось разнузданное пение, Катя остановилась, проверила револьвер и, опустив вуаль, решительно вошла в дверь.
Пьяный угар, тяжелый запах, спертый воздух, дым ударили в голову.
За тесно уставленными столиками, глотая водку, ругаясь и смеясь, сидели вперемежку женщины, оборванцы, изящные офицеры и таинственные люди в нахлобученных апашках с поднятыми воротниками пальто.
Оркестр кабачка состоял из трех лиц: худого скрипача, игравшего на двух струнах, толстого виолончелиста и полусгорбленного тапера.
Жарили вовсю.
Одна проститутка вскочила из-за стола и, подняв юбки, исступленно кричала:
— Ну, иди, сволочь! Бери!.. Ну!..
Толстый офицер снова с силой опрокинул ее на колени и прямо из бутылки стал вливать ей в горло вино.
Меланхолически покачиваясь перед лакеем, оборванец подтягивал брюки и в такт ругани лакея кивал головой.
Один из апашей, заложив руки в карманы, с удовольствием наблюдал за сценкой.
— Да как же ты, сволочь, без денег пил?
— Пил, — качался оборванец.
— А кто за тебя платить будет?
— Дай в морду, — советовал пьяный сосед.
Катя спустилась по лестнице вниз. Голова закружилась, и ее охватил ужас при виде этого кабачка.
В углу одна проститутка сидела верхом на коленях у офицера и, подпрыгивая, смеялась.
Тут не стеснялись.