Укрепить престол
Шрифт:
— Государь-император! — мужчины встали и синхронно поклонились.
— Садитесь, — сказал я.
Все расселись и смотрели решительными глазами на своего государя. Да, это я заварил кашу, от меня сейчас и ждут, что каша будет наваристой и вкусной. Был бы еще я в этом уверен. Судя по тем сведениям, что приходят, война будет уровня Ливонской. И, если тогда Россия выдержала долгие годы военных действий, которые все же подкосили экономику страны, то у нас год, а, на самом деле, только лето. Если в начале осени не закончить военные действия достойным мирным договором, то Россия получит жесточайший
— Послушаем боярина Василия Петровича Головина и государева дьяка Луку Мартыновича, — я решил открыть Военный совет не с обсуждения планов операций, или докладов о подготовке Смоленска и Брянска в войне, но с финансовых вопросов.
Головина я утвердил на должности казначея. Он показывал себя с лучшей стороны, пусть и видение экономической и финансовой системы было в моем понимании ретроградное, ну а по местным меркам, — сверхпрогрессивное. Скажем так, мои предложения в перспективе создать биржу и торговать на ней и акциями и товарами, Василий Петрович воспринял не просто в штыки, а попросился в отставку, если я буду настаивать. Не столь очевидны для Головина были выгоды от торговли, к которой он относился, как некоему придатку к сельскому хозяйству и ремеслу.
Это я знал из послезнания, насколько важна будет торговля с той же Англией в будущем. В постпетровские времена англичане оставляли в России и три и пять миллионов полновесных серебряных рублей. Пусть Англия пока еще не та, но Голландия становится именно, что «той» и нужно как-то, но привлечь голландцев своей пенькой и канатами, лесом, пушниной и вообще торговым путем в Мангазею и дальше, скормить им проход в Америку. Насколько я знал Северный путь стал реальным только после создания ледоколов. Вроде бы можно по нему пройти, но риски столь велики, что перспективы никакой.
Но пока голландцы не выходят на связь. Может Гумберту удастся что-то сделать, он сейчас должен быть в Амстердаме.
— Доходы оказались менее тех, что ожидались, — спокойным тоном сообщал Василий Петрович Головин.
Я вообще замечал, что когда этот человек начинает говорить о деньгах, он становится даже как-то… медлительным, если не сказать: заторможенным. Уж не знаю, как это расценивать, но отношение к деньгам у Головина-старшего какое-то особое, чуткое. Он, как будто опасается испугать деньги, от того никаких эмоций и не выказывает.
— Чего у нас не будет? — спросил я.
Наверняка, сейчас казначей внесет свои предложения по тому, где и что нам сокращать. Не хочется пробуксовывать в своих проектах, ибо это только старт. Если вначале так замедляться в прогрессе, то, как выйти на тот уровень в развитии, когда прибыль станет покрывать траты на новые проекты?
— Вот грамота, государь-император, — подал бумагу Василий Петрович.
Я всмотрелся, что он там написал. И как прикажете вовсе работать? Или вообще жить?
Первым пунктом под запрет попадала экспедиция на Дальний Восток. Я собирался встать на Амуре сразу и сильно с шестью-семью острогами, пушками, пусть и полевыми. Чтобы выдержать вероятный натиск маньчжуров, которым, может и не особо дело будет до русских, они уже на Китай нацелились, так что окно возможностей имеется. Но… экспедиция
Далее мне, государю, отказывалось в строительстве новой резиденции. Я не хотел жить в Кремле. Тут может быть казна, работать Боярская Дума, место для приема послов и, может и работы. Но я хотел более уютный дом, чуть в стороне от бунтарских центров. Скажем… на Воробьевых горах, или где выше на Яузе, за Немецкой слободой. И мне предлагают отказаться от строительства, которое оценить пока вообще сложно, но не менее ста тысяч рублей только на первом этапе.
Тут можно было явить свою волю и сказать, что ХОЧУ. Однако, в России уже голодают люди и даже исключая гуманизм, а включая политика-прагматика, нельзя строиться, пока народ не накормлен, если нет желания после давить бунты того самого народа. Я же хороший царь, думаю о народе, что именно такой образ должен складываться у людей.
Еще мне крайне рекомендовалось в этом году больше не делать закупок вооружения, коней и пороха, заморозить производство пушек, бронзу на которые приходиться задорого покупать. Конечно! Церковники «под шумок» межвластия выгребли всю бронзу на колокола, как и самих литейщиков. Но не забирать же! Я еще не обладаю своеволием Петра Великого, не по характеру, но по обстоятельствам и самой системе.
Была рекомендация от Головина завязывать с обучением гвардии и строительством военных городков. Но вот что я не готов делать, так это.
— К чему все это, от чего Василий Петрович первым говорит? Дабы мы уразумели, что воевать нужно быстро. Коли мира до осени не будет, мы потеряем Россию, — говорил я, пытаясь по выражению лиц понять, не обвиняют ли меня собравшиеся в том, что я подвел страну к таким рискам.
Да, я сам себя обвиняю, что не нашел обходных путей. Что не подговорил запорожских казаков на волнения и не пригрел на груди своей царской гетмана Сагойдачного. Что не нашел возможным подмешать яд Сигизмунду и ввергнуть Речь Посполитую на пару лет в пучину магнатских распрей и поиска короля. Может и еще что иное можно сделать, но я выбрал тот путь, когда «все или ничего».
— Снеди и порохового запаса не ждать более? — спросил Скопин-Шуйский.
Не сказать, что вопрос прозвучал с обидой, или с обвинением. Скорее, Михаил Васильевич спрашивал с неким разочарованием. Но не ему говорить о провизии. Военные склады под завязку набиты, в каждом городе, даже в селах есть свои амбары и с зерном и сараи с животными на убой. Перестарались мы с «продразверсткой», оставляя крестьян голодать.
— Пока рано бить в колокола и сумневаться. Склады полные. Более того, жду от вас предложений, как бы нам чуть долю со складов забрать. Люди у Брянска, те, что еще остались после набегов, да у Чернигова голодают. Как бы не вышло так, что встречать станут ляхов с хлебом-солью, — сказал я, при этом мой взгляд, я прямо это ощущал, непроизвольно стал жестким и требовательным.