Укрепленный вход

Выражаю особую благодарность Гарриет Смит и Джеку Финну, которые просветили меня относительно войн между владельцами жилых домов в течение последних десяти лет.

Благодарю также Джима Сильвера, который рассказал мне о строительстве и налогах. А кроме того, Эффи Седарбаума и Хови Круса, которые показали мне все особенности Джексон-Хайтс.

Это художественное произведение — вымысел, несмотря на реальность Джексон-Хайтс и документально подтвержденную жадность владельцев нью-йоркских трущоб. Например, в Джексон-Хайтс нет «Джексон Армз» и нет многоэтажного

жилого дома на углу Тридцать седьмой улицы и Семьдесят пятой авеню. Остальное пусть каждый домыслит сам.

11 октября

Марек Ножовски выглядел небрежно-элегантным в своем кашемировом свитере и брюках из шерстяной фланели. Так ему, по крайней мере, казалось. Мельком взглянув в зеркало и пригладив короткими толстыми пальцами светлые волосы, он вышел на балкон. Балкон собственного дома. Как обычно, открывающийся вид на нижний Манхэттен, ограниченный с севера Бруклинским мостом, успокоил его.

Этот октябрь в Нью-Йорке был необычно холодным, хотя Марек в своем тоненьком свитере чувствовал себя вполне нормально. Он увидел черную, в мелкой ряби, воду Восточной реки. Резкий ветер сдул весь смог к морю, выскоблив небо между небоскребами. Вот так же его мать выскабливала углы в их самой первой квартирке во Флет-Буше.

Марек проделал долгий путь из этой грязи Флет-Буша, чтобы теперь смотреть на небоскребы Южного Манхэттена, воплощавшие мечту его жизни.

Вдоль берега рядом с ними высились небоскребы из черного стекла, такие высокие, что старые каменные здания рядом с ними казались похожими на карликов, а некоторые совсем исчезли за ними из виду. Но здание Вулворта все же выделялось, и прежде всего своим светло-зеленым цветом, который ни с чем нельзя было сравнить. Мареку небоскреб напоминал старуху, которая только что вышла из салона красоты. Или нет, скорее — от хирурга после пластической операции и выставила напоказ омоложенные благодаря подтянутой коже лицо и грудь. При желании можно было бы даже представить себе, что здание сморит на вас голубыми глазами-окнами, которые благодаря тоновым контактным линзам становятся чуть зеленоватыми, под цвет изумруда на старушечьей шее без морщин.

Привет, Микки! Мареку Ножовски нравилось то, как его называла мать, чтобы досадить мужу-поляку, который не любил все американское.

— Микки, ты уже готов? — спросил он сам себя и быстро ответил: — Еще нет, сэр.

Словно спортсмен, набрасывающий на штангу диск за диском, он начал по очереди вспоминать небоскребы, расположенные на побережье. Уолл-стрит-Плаза, Свобода-Плаза, Нью-Йорк-Плаза, Бэттери-парк-Плаза… Каждое здание имело свое назначение в мире денег, и каждое символизировало их власть.

Размышляя об этом, Марек в восхищении помотал головой. Дональд Трампе и Херри Маклоуз в начале строительного бума (который длился пятнадцать лет и внезапно закончился в 1959 году), попав в точку, сколотили миллиардные состояния. С помощью политиков эти люди буквально изменили профиль Южного Манхэттена, особенно нижней части острова. На некоторых картах города, выпущенных в начале десятилетия, международный финансовый центр не был даже обозначен. Он вырос буквально на глазах на крошечном клочке земли, и в нем расположилось семнадцать тысяч людей. Марек Ножовски был в то время совсем, молодым человеком. Только что закончив колледж, он работал с отцом в компании, занимавшейся прокладкой труб, а потом переключился на недвижимость. Марек покупал в Хакенсаки и Джерси-Сити дома, рассчитанные на три-четыре семьи, и после ремонта продавал их, обычно не без прибыли. Он считал себя ничуть не глупее Зикендорфов и Каликовых.

Взрывоподобное развитие района Джерси вдоль берега он предвидел с такой точностью, что даже сам был этим удивлен. Если бы тогда было достаточно денег, чтобы начать свое дело…

Не стоит терять времени на воспоминания. Он все еще жив и здоров, хотя годы совсем не упрощали дел. Светящийся флюоресцентными огнями горизонт наконец отпустил Марека. Он вновь ощутил себя в своей квартире, обычной квартире с двумя спальнями, в очередной раз почувствовав, как далеко до вершины, которая называется Манхэттеном. Впрочем, иметь собственную недвижимость на Бруклинских холмах стоимостью четыреста пятьдесят тысяч долларов, которая включает лучший — он это знал точно — вид на финансовый центр Нью-Йорка, достаточно, чтобы произвести благоприятное впечатление на партнера.

Марек взглянул на бронзовые часы, стоявшие на каминной полке, — четверть девятого. Через пятнадцать минут настанет долгожданный миг, который превратит Марека из куска нью-йоркского дерьма в значительную фигуру, хотя, конечно, не такого масштаба, как Каликов. В фантазиях Марека священнодейство происходило в безупречно обставленном офисе, в одном из тех, каких много у этих убеленных сединами сладкоречивых идиотов. Но нет, они и минуты своего драгоценного времени ему не пожертвуют. Откуда им знать, что для такой сделки и у них кишка тонка.

Он вновь взглянул на часы: двадцать пять минут девятого. Пора. Марек вернулся в спальню и внимательно осмотрел себя в большом зеркале. При росте шесть футов два дюйма он был атлетически сложен, подтянут. «В здоровом теле здоровый дух», — как любил говаривать его папаша. Мареку нельзя было дать и сорока. Блондин, более светлые, чем у отца, жесткие волосы еще не начали редеть. Лицо с мелкими правильными чертами спокойно и всего лишь несколько морщинок в углах узких зеленых глаз. Контактные линзы только усиливали жесткость их взгляда.

Возьмись за дело, Микки, как один из тех парней, сказал он своему отражению в зеркале, будь мужчиной, тебе предстоит сделка, настоящая сделка, может быть, главная в твоей чертовой жизни.

Звонок в дверь раздался ровно в половине девятого. Затем послышались резкие удары медного молоточка о дубовую дверь, и Марек Ножовски легкой походкой, с улыбкой на устах пошел встречать гостя.

Вместо одного он увидел на пороге троих мужчин. Неудивительно, если принять во внимание масштаб персоны, с которой он имел дело. Один из его гостей — низкий, толстый человек — имел привычку переводить пристальный взгляд с одного глаза собеседника на другой. Мартин Райан — так его звали от рождения — позже стал известен как Мартин Бленкс — Холостой. Кличку свою он получил после случая, когда восьмилетнего Мартина избил сильно разгневанный отец. Мальчик подождал, пока папаша отойдет ко сну, затем из укромного местечка извлек семейный пистолет 38-го калибра и три раза нажал на спусковой крючок.

К сожалению, незаряженный пистолет сделал несколько щелчков, достаточно громких, чтобы разбудить отца. Тот в очередной раз поколотил Мартина, но столь жестоко, что потребовалось хирургическое вмешательство и внимание полиции, которая передала Мартина в Бюро по общественной заботе о детях. Затем последовал ряд исправительных домов, в них он провел десять лет. Его насиловали, потом он сам насиловал и учился избегать насилия. Мартин вернулся домой только для того, чтобы всадить пулю в лоб отца. Тогда парнишке было восемнадцать лет — как раз столько, сколько требуется, чтобы попасть в настоящую тюрьму для взрослых, которая называлась Клинтон. Там он уже мог постоять за себя, дать достойный отпор насильникам и даже брат «цыплят» под свое крыло.