Укрощение огня
Шрифт:
— Хорошо… — просто согласился Амани, бездумно пропуская рассыпавшиеся по плечам волосы сквозь пальцы.
Действительно, каждое из этих дивных мгновений вместе с князем, хотелось растянуть как минимум в часы, а то и на целую вечность.
— Что в сумках? — спросил он, чтобы хоть что-то сказать.
— Настоящее похищение должно быть тщательно организованно, — поддразнил Амир притихшего юношу. — Немного еды, вина, и… это!
У Амана уже не осталось сил удивляться, и при виде уда в руках мужчины, он только тряхнул головой с нервным смешком.
— Ну, я в самом деле никогда не писал стихов, — с мягкой усмешкой отозвался Амир, располагаясь
— Не нужно никаких стихов, — негромко прервал его юноша, пряча пылающее лицо и полный смятения взгляд, — иногда даже самые красивые слова кажутся убогими, потому что и они не способны передать того…
«…что творится в сердце!» — так же молча закончил за него мужчина, когда Амани остановился поодаль и осекся, — «Неужели, бесценный мой?…»
Амир коснулся пальцами щеки юноши. Тот отстранился, но словно бы отвечая на так и не прозвучавший вслух вопрос, и разрешая все возможные сомнения, Аман грациозно опустился на прогретый солнцем камень, оказавшись почти у самых ног князя.
Мужчина не произнес больше ни слова, но это молчание между ними было крепче любых уз. Сильные чуткие пальцы перебрали прижатые струны, рождая первые скупые ноты грядущей мелодии, а затем она потянулась тонким зеленым ростком к высокому небу, оплела собой застывшего юношу, цепко прорастая корнями вглубь. Музыка билась прозрачным ключом среди нагромождения острых скал, звенела стремительными ручейками, сбегавшими в подставленную чашу открытых ладоней. Глотком прохлады унимая мучительную жажду внутри, заполняя собой сосущую пустоту разлома. Омывая собою душу и навсегда унося из нее последние остатки яда. Очищая и исцеляя…
Амани сидел не шелохнувшись, лишь густые ресницы чуть вздрагивали, отбрасывая на скулы причудливое кружево теней. А когда мелодия смолкла, как родник снова скрывается под камнями, не давая иссушить себя обжигающему светилу и питая полноводную реку, — юноша плавно качнулся, уложив голову на колени своего князя… Амир на миг даже задержал дрогнувшую руку, прежде чем запустить пальцы в темный поток волос, растекшийся у бедра, и Амани невольно улыбнулся: несколько фанатичное отношение мужчины к ним — в чем-то забавляло его. Что особенного? Да густые, длинные, блестящие, потому что ухоженные, — всего лишь волосы! Он уже забыл про всяческие украшения и изыски, но Амир, казалось, часами готов был перебирать тяжелые пряди: как истинный художник любуется переливами цвета и красок на крохотных кусочках смальты в мозаичном узоре.
— Хайяти!
Что-то было в его голосе, отчего сердце завибрировало тугой, самой тонкой и звонкой струной под ударом плектра. Амани обернулся на князя… и подался выше гибкой лозой, бутоном цветка, раскрывающегося из утреннего сумрака среди листвы и трав навстречу дневному светилу. Чуть задержав руку, он кончиками пальцев прочертил контур лица его мужчины от виска до самого подбородка, и ниже, ладонь плавно легла ему на грудь, на мгновение замерев снова, прежде чем заскользить к плечу. Не отрывая взгляда от бездны черных глаз, Амир отложил уд в сторону, откидываясь к скалистой стене, чтобы опереться спиной, и одновременно чуть придерживая взволнованного возлюбленного, чтобы оставить ему больше простора для действий.
Впервые он видел Амана таким и готов был поставить оставшуюся половину своего состояния, что никому не удавалось еще разделить с ним подобное! Медленно, заворожено, словно под действием чар — узкие красивые
Горячие ладони князя огладили его бока, вначале от висков зарывшись в волосы, не торопясь спустились причудливым пылающим узором по шее и выгибающейся вслед спине, — и Амани с трудом перевел дыхание, наконец сжимая пальцы на напряженном до предела естестве мужчины. И застонал беспомощно, уткнувшись лбом в откинутую шею, в то время как Амир ласкал его там же…
— Амир! — резкий выдох.
— Амани, мой…
Это уже после, — после всего. Когда время снова начало свой бег, когда следовало бы стереть с себя белесые капли страсти… сделать хоть что-то! Или навечно остаться так, обивая друг друга, как ветви двух деревьев, растущих на узком и крутом обрыве. Затухающим отзвуком мелодии, настолько прекрасной, что ее не дано расслышать даже избранным, эхом в горах.
Юноша открыл глаза, взглянув на мужчину, в объятиях которого лежал, — Амир улыбнулся, проведя костяшками вдоль виска. И, кажется, только в этот момент Аман осознал, что на самом деле произошло между ними.
42
Господь, взгляни на созданный тобою мир, — он полон света! Он воздает Тебе хвалу теченьем вод. Ручьем сбегая по камням и склонам в тихую долину — звенят Тебе во славу голоса ключей. Изломом скального хребета — смиряется пред властью Судии, не требуя Твоих ответов на свою молитву… Он дышит, он живет, он бьется ритмом сердца, сгорающего в вечном пламене любви.
«Твои глаза, хаяти, — опрокинутая бездна, ночь перед рождением луны…»
«Твои глаза, мой благородный князь, как переполненное магмой жерло, предрекающее извержение вулкана…»
«Взгляни на меня, кальби! Кудри твои, как раскинутые сети на бурном море. Ложатся они как пелена сумерек в ущельях на излете вечеров…»
«Несравненный повелитель мой, губы твои как угли, что нещадно жгут мое тело… в своей милости утешь ими эту сладкую боль!»
«А-нари! Кожа твоя под ладонями как тончайший шелк под иглой… Дай мне украсить ее письменами страсти!»
«Господин мой, твое тело под пальцами моими как глубокое дно для ловца-жемжужника, полотно ковра под руками слепой ткачихи — будь снисходителен ко мне… Дозволь одарить тебя, чем могу!»
«Звезда моя неугасимая, познать тебя, — как познать Небо!»
«Мой неистовый барс, быть с тобой, — как разделить откровение о нем…»
«Прости меня, пламенный мой, я солгал тебе! Ибо никуда не смогу отпустить от себя…»
«Пощади, Амир! Разве смогу теперь когда-нибудь оставить тебя по своей воле?!»