Укрощение повесы
Шрифт:
— Верно. Но Диана не может ответить ему любовью по своей природе. А если бы могла, это была бы чудесная любовь за гранью воображения. Даже безответная любовь чудесна, ведь, по крайней мере, Деметриус умеет любить. И это дает ему ощущение жизни.
Анна улыбнулась и осторожно приложила свободную руку к его щеке. Ладонь уколола отросшая за день щетина, а сама кожа была теплой и гладкой, как атлас. От прикосновения на его щеке дрогнул мускул.
— Полагаю, вы тоже скрытый романтик, Роберт. Завидуете пастуху?
Он улыбнулся
— В каком-то смысле. Он хочет чувствовать себя живым — по-настоящему живым — хоть на одно мгновение.
— Пока любовь его не убьет.
— Пока не убьет. Я вижу, вы посмотрели вдаль.
Анна откинулась в кресле, наконец забрав у него руку. Но, даже не прикасаясь к нему физически, она ощущала между ними незримую связь.
— Вы не чувствуете себя живым, Роберт? — спросила она.
Тот вновь опустился на каминный приступок, лениво оперся на локти и скрестил в лодыжках вытянутые ноги. Он переоделся с их утренней встречи: сменил мятую испачканную рубашку на новую и модную. Еще на нем был дорогой дублет цвета бургундского вина, с черными атласными прорезями на рукавах и рядами сияющих золотых пуговиц и бриджи из тонкопряденой шерсти. На ногах отличные испанские сапоги, отполированные до блеска. В ухе — жемчужная серьга.
Он явно собирался поразить кого-то своим нарядом, и Анна подозревала, что не ее.
— Иногда мне кажется, что я уже мертв и лежу в могиле, — ответил он.
Правда, говорил легко и шутливо, но Анне показалось, что она слышит в глубине оттенок горечи — оттенок правды.
— Истинные, глубокие чувства Деметриуса для меня уже потеряны. Я могу лишь изобразить их на сцене.
— Да, — пробормотала она, — понимаю, о чем вы говорите.
Он склонил голову к плечу и изучающе посмотрел на нее:
— Правда?
— Да. В отличие от бедного пастуха моя жизнь не богата глубокими чувствами. Напротив, тиха и спокойна, можно даже сказать, холодна. Но я скорее предпочту замерзнуть, нежели сгореть в пламени.
— Из-за вашего мужа? — спросил Роберт, его голос звучал тихо и ровно, словно он боялся ее спугнуть.
Как будто вопрос о Чарльзе Баррете мог сейчас ее испугать. Его черная душа давно мертва и похоронена. Когда-то, прежде чем они совершили ошибку, вступив в брак, и все так ужасно изменилось, она желала его.
В то время чувства застили ей разум, и она пошла неверным путем.
— Я больше такого не хочу, — твердо сказала Анна.
— Значит, вы теперь как Диана? — спросил он. — Смотрите на чувства и желания смертных с высоты?
Анна засмеялась:
— Я не непорочная богиня.
Внезапно в коридоре что-то загрохотало, и раздался взрыв пьяного смеха. Кто-то врезался в стену, сорвав с нее гобелен.
Роберт легонько прижал палец к губам и поднялся на ноги.
— Ш-ш-ш, — прошептал он. — Давайте выйдем ненадолго в сад, там они нас не увидят.
—
Оказаться с ним наедине, в темноте ночи, в полном уединении? Это, конечно... соблазнительно.
Даже слишком соблазнительно. Кто знает, на что она окажется способна. Рядом с ним невозможно за себя ручаться.
Но он протянул ей руку, и она приняла ее.
— Сегодня такая красивая луна, моя Диана, — произнес он. — И мне что-то не хочется веселиться в компании.
Анна кивнула. Они прошли на цыпочках по коридору и вышли в ночную тьму. Как только они оказались снаружи, хриплые вопли — признаки кутежа — сразу превратились в далекий гул.
В саду, что располагался между домом и темным театром, стояла тишина и было полно теней, луну постоянно заслоняли проплывающие облака. Высокая каменная стена не допускала в город жизненный поток Соутворка — таверны и шумные бордели, крики и вопли, кулаки и звон стали. Сейчас почему-то внезапно отдалилось все.
Анна опустилась на каменную скамью и, чуть запрокинув голову, стала смотреть на бледную серебристую луну в иссиня-черном бархате неба. Уже почти полная, она бесстрастно взирала на безумие человеческого мира.
— Как красиво, — тихо произнесла Анна. — Кажется, можно смотреть бесконечно.
— Наша жизнь слишком суматошна, чтобы помнить о таких простых радостях, — ответил Роб. Он оперся ногой о скамью и обнял себя за колено — совсем рядом с ней, но все же не прикасаясь.
— У вас очень занимательная жизнь, да? — спросила она и сильнее вжалась в твердый холодный камень, чтобы не поддаться искушению и не прислониться к нему. — Вы пишете, играете на сцене, уворачиваетесь от настойчивых владельцев театров, встречаетесь с поклонницами и сражаетесь с их мужьями...
Роб засмеялся:
— Какого же вы обо мне отличного мнения. Я хочу, чтобы вы знали: я каждый день упорно тружусь, отрабатывая каждую монету, которую получаю. И если после окончания работы я хочу поразвлечься... что ж, жизнь слишком коротка, чтобы не искать удовольствий.
Анна с улыбкой посмотрела на него. Он преуспел в поисках удовольствий и, казалось, вкушал до последней капли все, что находилось в бурном океане жизни. Интересно, каково это — хоть на мгновение пуститься в свободное плавание, забыть об обязанностях и просто...
Она боялась, что цена даже одного мгновения будет слишком высока. Но как же это заманчиво! Особенно когда он вот так на нее смотрел в мерцающем лунном свете.
— Наверное, временами нам нужно делать перерыв и смотреть на звезды, — сказала она. — Просто чтобы не забывать, как они сияют.
— В городе их почти не видно, — заметил Роб. Он сел рядом на скамью, чуть задев Анну плечом. Он лишь присел около нее, а она остро почувствовала его упругое, стройное тело, ощутила через одежду тепло его кожи и исходящую от него силу.