Укрощение строптивых
Шрифт:
Алена взмахнула ресницами и непонимающе оглядела сочувственные лица женщин, толпившихся вокруг.
— Бедненькая! — ласково проговорила Ольга Витальевна, точно маленького ребенка гладя ее по голове. — Ну зачем же ты так, а?
— Алена, больно, да? — В случившемся Надя обвиняла в первую очередь себя. Ведь если бы тогда она бестактно не ввалилась в чужую ванную, ничего бы не было…
— Милая моя! — Несмотря на сочувствие к Алене, в голосе Ларисы звучала грустная ирония. — Зачем лезть в петлю, если мы и так сгнием на этом острове? Или,
— Алена, выпей воды. — С любовью вглядываясь в бледное лицо. Юля хлопотала возле подруги. — Голову приподними… Вот так…
Пострадавшая приподнялась на локте, и вскоре ее бледное лицо слегка порозовело.
— Мне уже лучше, — пробормотала она. — Спасибо, девочки…
Заботливые руки помогли ей подняться и бережно перенесли на постель. Присев на краешек кровати, Юля заботливо отерла от брызг воды лицо подруги.
Зазвучали участливые голоса:
— Как ты себя чувствуешь, Алена?
— Тебе уже лучше?
— Может, ты хочешь поесть?
— Тебе не холодно? Принести одеяло? — Казалось, женщины были готовы перещеголять друг друга в демонстрации любви.
— Спасибо, — слабым голосом прошептала Алена. Ей уже было стыдно, что она устроила переполох и причинила столько беспокойства. Она закрыла глаза от смущения. Так приятно было ощущать всеобщую заботу…
— Она хочет спать, пойдемте отсюда! — послышался негромкий шепот. — Юля, пойдем!
— Я останусь здесь! — заартачилась Юля. — Ее нельзя сейчас оставлять одну.
Девушку поддержала Ольга Витальевна.
— Действительно, нужно организовать дежурство возле больной, — сказала она. — Я сменю тебя, Юля, через три часа, чтобы ты поспала.
— И я буду дежурить!
— И я!..
Все горели желанием помочь Алене, хотя та нуждалась лишь в тишине и покое.
Дверь бесшумно затворилась. Держа в руках холодную ладонь подруги, Юля застыла на краешке кровати. В темноте слышалось еле слышное дыхание Алены, а потом внезапно послышались всхлипы, и она громко разрыдалась.
— Ну что ты, что ты! — гладя руку подруги, Юля растерянно прошептала в темноту. — Ну зачем ты так, ведь мы тебя любим!
— Я… — всхлипнула Алена негромко. — Прости меня… Я не хотела, чтобы все узнали, что я…
— Разве так важно, глупенькая, как ты называешься? — Юля старалась говорить тихо и убедительно. — Важно, какая ты. Тебя все любят, ты же не такая, как эта фифа Дубровинская. Ты хорошая, ты очень хорошая!
— Я… Я не знала, что все так случится… Я хотела сделать операцию по перемене пола, уже разрешение комиссии было готово и день назначен, а тут все это завертелось… — Голос Алены обидчиво дрожал, постоянно прерываясь рыданиями. — А гормоны, если бросить их пить, делают свое дело.
Понимаешь, постепенно голос становится грубее, и волосы начинают расти… И сразу же все мужское изнутри вылезает наружу. А я столько денег потратила, чтобы стать женщиной!
— Зачем? — искренне удивилась Юля. Алена молчала, раздумывая над ответом. В призрачном
— Понимаешь, женщин всегда любят, даже не очень красивых, глупых — всех! За ними ухаживают, их боготворят, их считают прекрасными, им прощают все… А меня никто никогда так не любил! Когда моя младшая сестренка плакала, мать и отец бросались к ней с утешениями, а на меня грубо орали: не реви, ты же мужчина! И никто, никто на белом свете не сказал мне, какая я… какой я… ну, короче, что меня любят…
— Но ведь ты очень хорошая, Алена, — утешала ее Юля, — тебя и так все любят! Ты такая красивая, ты добрая. Честное слово!
— Нет, меня никто никогда не любил, когда я была мальчиком. Ни один человек! — обидчиво возразил голос в темноте. — Никто и никогда! Правда, когда я стала девочкой, стало ненамного лучше. Женщины меня не выносили, а мужчины все время пытались облапать. И все они рано или поздно сбегали от меня без оглядки. И никто, никто в целом свете не любил меня таким, какой я есть, такой, какая я есть…
Тяжелый вздох пронесся по спальне. Гнетущий груз, долгое время мешавший Алене жить, стал немного легче.
— Если бы я сделала операцию, тогда никто в мире не догадался бы, кем я была до нее. Может быть, я бы даже вышла замуж.
— Ты думаешь, если бы врач отрезал тебе все, что можно отрезать, то тебя сразу же за это полюбили? — с сомнением произнесла Юля.
— А разве нет? — удивилась Алена.
— По-моему, нет! Анатомические особенности еще не причина для любви. Мне кажется, ты слишком долго шарахалась от людей, боясь, что они причинят тебе боль. И операция здесь совсем ни при чем.
— Наверное, ты в чем-то права, — прошептала Алена.
— Конечно, права! — Голос Юли звучал убежденно. — Ты же видишь, как здесь к тебе относятся. За месяц, что мы живем здесь, все успели тебя полюбить.
Ты видела это сегодня. Всем было бы больно, если бы с тобой случилась беда.
Никто не хотел, чтобы ты умерла. Ни один человек! Даже эта выскочка Дубровинская! А я — особенно…
— Правда? — В тихом голосе ощущалось такое страстное ожидание любви, что у Юли болезненно сжалось сердце.
— Конечно! — Она ласково улыбнулась. — Конечно, это правда! Мне все равно, мужчина ты или женщина, я тебя люблю!
Она нагнулась и нежно коснулась сухих губ Алены.
— А теперь спи, — прошептала она еле слышно. — Я посижу рядом, чтобы тебе не было так одиноко.
И Алена успокоенно смежила веки. Она была в этот момент совершенно счастлива.
Утром перед завтраком состоялось совещание в узком составе. Оно было посвящено вчерашним событиям.
— Не нужно ни словом напоминать ей о случившемся, — было решено единогласно. — И нельзя ее ни на минуту оставлять одну! Надо быть с ней поласковее, ведь она такая чувствительная! То есть, конечно, «он»…