Укрощенная Элиза
Шрифт:
Она посмотрела на часы и поняла, что слух ее не подводит. Было только шесть часов утра. Значит, он разбудил ее чуть ли не в пять?! Она была уверена, что никогда еще за всю свою жизнь не вставала так рано. Не удивительно, что за окном темно. И не удивительно, что она не чувствует себя отдохнувшей.
А целый длинный холодный скучный день был весь еще впереди. Она тяжело вздохнула.
Потом до нее дошел весь комизм ситуации, и Элиза улыбнулась. Вот бы рассказать Майлсу обо всем, что случилось с ней в этом доме. И о грубом неприветливом хозяине, и о том, как
Но она знала, что никому не расскажет о том, как граф Даррин расстегивал ей платье! Никогда и никому она этого не скажет, даже Майлсу. Впрочем, и без того у нее получалась целая удивительная история, в которой Элиза играла роль настоящей героини, сумевшей выжить в трудных, почти экстремальных условиях. И хотя сейчас ничто в этой не закончившейся истории не казалось ей смешным, она была уверена, что с удовольствием посмеется после, когда все испытания останутся позади.
Думая так, она вытерла стол, убрала посуду, продукты и даже помыла несколько тарелок. Это было все, что она могла сделать для графа. Потому что надо было и руки свои поберечь.
Затем она поднялась в спальню, взяла оттуда книгу и вышивание, решив побыть на кухне, пока в комнате царит ледяной холод. Конечно, надо было принести наверх еще угля и попробовать растопить камин. Но ей не хотелось сейчас этим заниматься.
Прежде чем сесть удобно у камина на кухне, Элиза исследовала первый этаж. Она предпочитала, чтобы граф не видел, как она осматривает дом. Впрочем, исследовать было особенно нечего. Все комнаты, в которые заглядывала Элиза, были пустые, пыльные и без мебели. Явно, что граф и его мать жили в основном на кухне. В комнатах было очень холодно, а на окнах даже не было штор. И вообще все это очень странно, сказала себе Элиза.
К десяти часам она почувствовала такую усталость, будто целый день была на ногах, а не читала книгу, сидя у камина.
Граф по-прежнему отсутствовал, и она умирала от скуки. Элиза не привыкла оставаться одна, тем более в гостях. Обычно в гостях она развлекалась остроумными беседами или кто-то мог почитать вслух, пока она занималась вышиванием. Были прогулки, экскурсии, осмотры разных достопримечательностей. Там, куда она ездила в гости, были чудесные пейзажи, которые хотелось запечатлеть в карандашных рисунках, в пастелях, или в акварелях, а чаепития превращались в милые вчера, и она ждала их с нетерпением. И как же все было по-другому здесь!
Она снова вздохнула, отложила в сторону вышивание и попробовала читать книгу.
Граф вернулся в двенадцать часов, и она так обрадовалась ему, что чуть не запрыгала.
– На улице все еще идет снег, милорд? – спросила она, видя, что он и не думает с ней разговаривать.
– М-мг…
– Я слышала, как ветер выл все утро, и, по-моему, даже сильнее, чем вчера, – продолжала Элиза, не удовлетворяясь одними его междометиями.
Не обращая на нее внимания, граф достал из шкафа большой моток веревки. Сама не зная почему, Элиза забеспокоилась и спросила, для чего ему столько веревки.
– Становится опасно выходить из дома. Ничего
Элиза представила сразу, как она потерялась и бродит, спотыкаясь, по заснеженным болотам, а потом падает в конце концов, обессилев. Чтобы он не заметил, как она дрожит, Элиза поспешно скрестила руки на груди.
«И надо же было мне здесь очутиться в такую ужасную погоду, – думала она, – в этом старом холодном доме с мрачным и неприветливым хозяином, который называет себя графом!»
Но все-таки, напомнила она себе, он единственный живой человек в округе, и надо держаться к нему поближе, а то недолго и совсем одичать.
6
– Вы придете обедать? – спросила она, когда он направился к двери.
– Никогда не обедаю, – ответил он через плечо и вышел.
– Ну что ж, а я обедаю, – сказала она пустой комнате.
Она поискала в шкафу и в конце концов уселась за стол, поставив перед собой тарелку, на которой было яблоко, немного сыра и толстый кусок хлеба, густо намазанный маслом.
Прошел день. К вечеру Элизе хотелось выть от скуки. Даррин еще не вернулся.
Она удивлялась, что он может делать в хлеву целый день? А может, ему так неприятно было находиться с ней в одной комнате, что он предпочитал ей своих молчаливых животных?
Да как он смеет? В Лондоне мужчины добивались ее общества, считали счастьем танцевать с ней и беседовать.
Решив, что не время предаваться воспоминаниям, она набрала ведро угля и поднялась по лестнице. Вид холодной комнаты ее не вдохновлял. Кругом были разбросаны платья, даже ее ночная рубашка валялась на полу. Кровать не прибрана. Была бы тут Мэннерс! Служанка быстро навела бы чистоту и порядок. К сожалению, Мэннерс не было. Элиза даже ругнулась слегка, поставив ведро с углем у камина.
Прошло много времени, прежде чем ей удалось разжечь огонь. И она использовала все стружки и всю бумагу. Элиза даже пожертвовала несколькими листами своей бумаги для писем.
Измученная вконец, она села на корточках перед огнем. Слезы катились у нее по щекам при мысли об этом ее неожиданном заточении. Именно как заточение она воспринимала свое пребывание здесь. Казалось, что она не в состоянии уже это переносить.
Затем она вздохнула и выпрямилась. Нет, она не покажет грубияну графу своих слез. Вместо этого она будет спокойной – вплоть до того момента, когда сможет уехать отсюда.
Ветка дерева, которая мешала ей спать, все еще царапалась о стекло. Элиза вскочила, подошла к окну и распахнула его настежь. Наклонившись, она поймала ветку рукой. Снег сыпал в лицо, но Элиза все-таки отломила ветку.
– Вот так! – сказала Элиза, плотно закрыла окно и задернула шторы, чтобы тепло лучше сохранялось в комнате.
И затем неожиданно ее охватила какая-то жажда действия. Элиза убрала с пола все свои платья и повесила их аккуратно в шкаф. Она даже перестелила постель, и на этот раз вышло гораздо лучше.