Укус ангела

Крусанов Павел Васильевич

2. Что стоит за понятием «хаос»? Мода? Смутная фантазия о непроглядном будущем? Безразличие разума, нарекающего иррациональным всего лишь неосмысленную рациональность? Не то, не другое, не третье. Мы видим здесь нечто более глубокое — то, что можно было бы справедливо назвать знаком времени. С понятием «хаос» сопряжено важнейшее устремление современного мира, вернее — завершение этого устремления, его окончательное исполнение. Мы присутствуем не просто при вскрытии, обнаружении хаоса, не замечаемого прежде, но всегда копошившегося по соседству, а при начале его деятельного наступления. Хаос спал под покровом рассудка, пока не пробил час, когда ему пришла пора пробудиться. А раз так, то пришла пора и человеку постичь хаос. Но при этом он должен принципиально отказаться от рассудочных моделей, которые прежде служили ему основным инструментом постижения мира. Иначе человек не выстоит. Он погибнет

или станет рабом Господина Хаоса.

3. Психика человека проявляется в двух формах деятельности. Первая — целесообразная — связана с рассудком, бодрствующим сознанием, с расчётом и анализом. Вторая — безрассудная — связана с эмоциями, интуицией, сновидениями и предчувствиями. Хаос начинает с того, что по сути приглашает нас к сновидению, к погружению сознания в мир грёз, к отречению от труда над разумом с целью сделать его ещё более разумным (кокаин, псилоцибин, пейот, триптаминосодержащие составы и др. психоделики).

4. Сегодня рассудочный подход к миру повсеместно сменяется его мифологизацией. На пьедестал, прежде занятый «идеей», взошёл «образ», что проявляется в наши дни не только в культуре, но также в политике, и экономике (роль рекламы в сфере производства и коммерции). Банальный пылесос, рекламируемый красоткой, представляется так, будто, помимо известных технических характеристик, он обладает и некими эротическими свойствами. Постоянными сюжетами теле— и кинопродукции становятся теперь альковные грёзы, фантастические фигуры и персонажи ночных кошмаров. Так хаос не только проявляет себя, но и расширяет своё влияние, прививая вкус к смещённой реальности, размывая привычные представления о возможном и невозможном, о действительном и воображаемом, о доступном и запретном.

5. Во всём этом, безусловно, есть и своё мистическое измерение. (Примечание: уместно привлечение к работе оккультистов и пессимистически настроенных астрологов.) Два тысячелетия назад эону Исиды пришёл на смену эон Осириса. Теперь же наступает новый эон — эон Гора, который отменяет закон предыдущей цивилизации и устанавливает новый порядок сущего. Но на границах эонов есть особые периоды, когда торжествуют не старые или новые законы, а силы ужаса, разрушения, беспорядка — силы хаоса. Рубится и корчуется закон леса, потом огонь пожирает подсеку, чтобы расчистилось место для закона нивы.

6. Мы стоим вплотную к приходу в мир демонов ада. Потоки тёмного хаоса отнюдь не укрощены либеральным утопическим обществом. «Богиня Разума» времён Французской революции обернулась вульгарной и рептильной «мисс очарование». «Чистый разум», «человеческий разум», оторвавшийся от связей со Сверхразумным, с «Первым Умом» по выражению православного канона, превративший себя в идола, в «богиню», и стал причиной финального мрака человечества. Если рассудочная, «трезвая» часть тех явных и тайных институтов, которые ещё ведают ходом цивилизации эона Осириса, окажется низвергнутой сторонниками слепых богов хаоса (примечание: поимённо сторонников пока не называть), это будет логично и справедливо. Чисто человеческий разум и чисто человеческое безумие являются не столько противоположными, сколько дополняющими друг друга вещами. Безумие будет воздаянием тому, кто поверил во всемогущество человеческого разума. Тёмная материя восстанет на того, кто наивно считал себя её покорителем. Атеиста удушит демонопоклонник, а скептика растерзают бесы.

7. Грядущее время ужаса и торжества хаоса вполне соответствует пророчествам Апокалипсиса, с той разницей, что он всё же не станет концом мира, а явится своего рода очищающим эсхатологическим промежутком, после которого последует мистическое преображение реальности. Вспомните великого провидца Владимира Соловьёва: «Всемирная гармония означает вовсе не утилитарное благоденствие людей на теперешней земле, а именно начало той новой земли, в которой правда живёт. И наступление этой всемирной гармонии или торжествующей Церкви произойдёт вовсе не путём мирного прогресса, а в муках и болезнях нового рождения, как это описывается в Апокалипсисе. И только потом, за этими болезнями и муками, торжество, и слава, и радость». (Примечание: к месту будет упоминание любых радетелей о едином стаде и едином пастыре от Афанасия Великого, отца православия, до Константина Леонтьева и Иоанна Кронштадтского — чаяния их не напрасны, сбываются наяву пророчества Откровения: «И видех небо ново и землю нову…») Поэтому русское, традиционно эсхатологическое сознание, а также сознание любого человека, осмелившегося постичь хаос, помимо страха, ощущает и нечто радостное в приближении Господина Хаоса. Ведь он, как истинный Антихрист, есть искажённое отражение Христа у скончания времён. Но и сам Христос явился в свой час отражением безгрешного и совершенного первочеловека

Адама.

8. Ужас сновидения наяву, который теперь захлёстывает мир, в конечном счёте — не больше чем расплата за утрату человечеством сакрального знания. Потеряв сакральное в его светлом, спасительном виде, люди столкнулись с его тёмной, карающей стороной. Пришествие хаоса в последние времена — часть предначертанного сценария вселенского цикла, цикла человеческой истории. Страшные волны сметут ветхий, отпавший от Бога мир, как волны потопа стёрли с лица земли давних безверцев, глухих к словам патриарха Ноя, чтобы на очищенной земле проросли и воссияли всходы нового, одухотворённого царства.

Краткий итог изложенного:

— кризис современного мира необратим;

— хаос будет его последним словом;

— Господин Хаоса уже здесь, но истинный свой лик он пока скрывает;

— страшная мистерия хаоса обнаружит и проявит иной полюс, противостоящий как «богине Разума», так и «богам Безумия», — сакральный полюс Вечности;

— те, кто решились постичь хаос, кто имеет силы, волю и мужество противостоять как разуму, трепещущему перед потопом, так и безумию, заклинающему: «После нас хоть потоп!» — дерзко и радостно заявляют миру: «После потопа — мы!»

Этот немного путанный текст был чем-то вроде установки на формирование общественного мнения. Некой генеральной линией, позволявшей журналистской шайке вольничать в деталях, однако определённо указующей на сверхзадачу. Сумбурность изложения, впрочем, была заранее предусмотренной — Пётр испытывал даже определённые затруднения, пытаясь объясняться туманно. По мнению Легкоступова, ясно высказанная мысль не давала предощущения катастрофы. Растолкованная мистерия делалась будничным зрелищем — из неё уходило чудо. Приведённые тезисы удались пусть не на «отлично», но на твёрдое «хорошо». Самооценка Петруши подкреплялась строгим убеждением, что самое главное в тексте — это то, что не может быть выражено иначе, кроме как самим текстом. Иначе говоря — главное то, что нельзя пересказать и экранизировать, то, что позволяет тексту оставаться и быть неизменно востребованным. Разумеется, соображения эти в первую очередь относились к проблеме художественного в письме, но изящная натура заставляла Петра судить такой мерой любое сочинение.

Легкоступов прошёл на кухню и открыл холодильник… Сказать по чести, он тяготился Москвой, но делать было нечего: два первых года правления резиденция консулов по закону располагалась в Первопрестольной, два других — в Петербурге. Не то чтобы Москва не нравилась Петру, просто было в ней что-то тяжёлое, что-то такое, что делало её похожей на розу со свинцовыми лепестками, и лепестки эти осыпались тяжко, как годы старости. Она не пугала, но удивляла и настораживала. Оттого-то, помимо казённой квартиры в доме на Кузнецком мосту, охраняемом жандармским подразделением, куда по-прежнему офицерский состав набирали только из дворян, не менее пяти лет отслуживших в гвардии, Пётр частным порядком, через подставное лицо, снял ещё одну квартиру — в Замоскворечье у Спаса на Наливках, для встреч негласных и сокровенных. В негласной этой квартире он теперь и пребывал.

Из холодильника Петруша извлёк сига слабой соли, розового и нежного, как масло, отрезал косой ломоть французской булки и сладил дивный бутерброд, который тут же истребил. Запив бутерброд глотком столового вина, Легкоступов ополоснул зажиренные пальцы, поразмыслил и повторил процедуру. После рыбы ему всегда думалось лучше.

Итак, всё ли верно в его стратегическом расчёте? Консул Гесперии и консул Востока равны в правах. Да и само непостижимое деление империи по огненной меже Надежды Мира давно уже во всех смыслах поросло быльём. Так что из двоих, стоящих у кормила, симпатию на палубе заслуживает тот, кто её действительно заслуживает, без скидок на то, кто кого выбирал. Тогда зачем нужна пара? Яснее ясного — форма власти изжила себя. Восток проголосовал за своего кандидата лишь потому, что не было претендента достойнее, и ещё потому, что Некитаев баллотировался в Гесперии. Проводись Иван по обоим спискам, быть бы ему единовластным государем. При помощи ли братьев Шереметевых, Аркадия ли Аркадьевича или без них, но — быть. И к гадалке не ходи. А он, Петруша, серый кардинал, тоже там, на самой вершине… Вершине? В месте, где сгущается власть, кругом разлито неведомое. Оно заставляет использовать в речи сомнительные образы — вершина, кормило, небесный мандат. А между тем эта иллюзия осведомлённости, это мнимое понимание — только неудачная попытка хоть как-то сориентироваться на совершенно незнакомой территории. Но неведомое не откликается на игру, не выдаёт своих тайн, и место средоточия власти всё равно так никогда и не примет облик капитанского мостика.