Укус ящерицы
Шрифт:
– …чтобы выпустить меня оттуда! – прокричал мальчик Лео. – Ключ для того и существует, чтобы я мог выйти! Выйти!
Железное чудовище взвыло, забрякало металлическими частями, заскрипело и стихло – выработалось.
Мальчик протянул руку, взял ключ, повернул его и с изумлением обнаружил, что дверь превратилась в настоящую, деревянную, такую, какой он помнил ее с детства.
То был худший год из всех. Год, когда семья распалась, когда все закончилось разводом и ненавистью, и мальчику, затаившемуся в холодном суровом уголке, ничего не оставалось, как только спрятаться в свою раковину, защититься хрупкой,
Дверь исчезла. Остался только свет. И Лео – бывший, как он понял теперь, и мальчиком, и взрослым – бросился вперед, в запретную спальню, чтобы втиснуться между ними и оттолкнуть сморщенный, запылившийся манекен, представлявший собой то, что осталось в его памяти от отца.
Он заглянул в суровое, бездушное лицо, с удовольствием заметив на нем гримасу удивления, и произнес страшное, запрещенное слово, то самое слово, выговорить которое мальчику Лео так и не хватило смелости.
Лео Фальконе открыл глаза – свои настоящие глаза – и обнаружил, что находится в светлой и чистой комнате с раздражающе резким запахом больничной палаты. Он лежал в горизонтальном положении на кровати, выезжающей из большого белого, похожего на барабан аппарата, вызывающего в памяти полузабытые сцены из каких-то фильмов.
Приятная молоденькая медсестра с длинными, собранными в пучок черными волосами и сияющими счастливыми глазами наклонилась к нему и широко улыбнулась:
– С возвращением, инспектор Фальконе. – B ее голосе проступал милый южный акцент. – Давно вас ждем.
– Как давно? – рявкнул он. – И где, черт возьми, мои люди?
Глава 14
Старинный монастырь укрывался в церкви неподалеку от газового заводика, не более чем в трех минутах ходьбы от квартала, где Перони и Коста прожили последние восемь месяцев. Ни один, ни другой даже не догадывались о его существовании. И уж конечно, никто не стал бы искать здесь комиссара Джанфранко Рандаццо. Они его тоже не нашли бы, если бы Перони не обратился за помощью к Корнаро, единственному в квестуре Кастелло офицеру, не относившемуся к римлянам как к прокаженным.
Гостей встретил любезный монах в коричневой сутане. Судя по рассеянно-озадаченному выражению, помощи от него ждать не приходилось. Перони улыбнулся.
– Нам нужно поговорить с комиссаром Рандаццо, – повторил Дзеккини, с трудом сдерживая раздражение. – И пожалуйста, побыстрее.
– Я из полиции, – добавил Перони. – Синьор из жандармерии.
Монах пожал плечами и улыбнулся:
– Тогда дело, должно быть, действительно очень важное. Но мне сказали, что синьора Рандаццо не должно беспокоить. Насколько я понимаю, он здесь для поправления здоровья. Нервное расстройство.
– Он здесь один? – спросил Перони.
– Нет. Обычно с ним есть кто-то еще. – Монах нахмурился, на мгновение сделавшись похожим на человека, не понаслышке знакомого с миром, в котором жил Перони. – Двое весьма неприятных мужчин. Вероятно, полицейские.
– Кто тут у вас старший? – не выдержал Дзеккини.
– В настоящий момент никто. В административном смысле у нас как бы междувластие.
О чем, несомненно, известно кому-то в квестуре, подумал Перони.
– Отец, – сказал он и по выражению лица монаха понял, что выбрал неподходящее слово, – нам очень нужно поговорить с Рандаццо.
– У нас ордер! – пояснил Дзеккини, размахивая бумажкой.
Старик недоуменно уставился на документ:
– Ордер? Что это такое?
– Лист бумаги, в котором сказано, что вы, черт возьми, выдадите его нам, хотите того или нет! – взорвался майор.
Сопроводивший это заявление фонтан проклятий эхом разбежался по залитому солнечным светом дворику, спугнув стайкой метнувшихся в безоблачное небо голубей.
Твердыня уравновешенности осталась, однако, неколебимой. Монах лишь сложил руки на груди и ответил молчаливой улыбкой. Перони бросил на своего невоздержанного спутника укоряющий взгляд.
– Нам не хотелось бы устраивать в монастыре обыск, – спокойно сказал он. – Уверен, вы тоже этого не хотите. Много посторонних, много шума, беспорядка.
Чего монах не любил, так это шума. Перони заметил, как он поморщился, когда Дзеккини повысил голос.
– Мы тоже не хотим шума.
Старик рассмеялся, и Джанни Перони с изумлением понял, что смеется он над ними и что между улыбкой и усмешкой на его лице нет большой разницы.
– Его здесь нет. Они ушли на ленч. Нет.
Ответ опередил вопрос.
– Куда – я не знаю и знать не хочу. Нас здесь мало, господа, но мы любим покой и тишину. Когда нас просят помочь городу, мы помогаем и не задаем лишних вопросов. Мы доверяем нашим властям. А вы?
Дзеккини нахмурился:
– Они ушли насовсем?
Монах развел руками.
– У нас не отель и не тюрьма. Больше я вам ничем помочь не могу. Я…
Джанни Перони никак не мог отвести взгляд от голубей, собравшихся у подножия статуи святого Франциска. Отличное укрытие. Странно, что Рандаццо его покинул. Пусть даже только для того, чтобы поесть.
Внезапно птицы встрепенулись, захлопали крыльями, взмыли серо-белым вихрем и разлетелись во все стороны, роняя перья, бездумно, испуганно.
Четыре или пять выстрелов прогремели где-то за стенами монастыря, и отзвук их запрыгал по чистым терракотовым плитам, разбежался по маленькой площади, заметался между колоннами.
В следующее мгновение в руке Дзеккини уже блеснул пистолет. Монах уставился на оружие с выражением крайнего изумления и праведного возмущения.
– Где он? – крикнул Дзеккини.
Джанни Перони не стал ждать, пока эта маленькая шарада разрешится сама собой. Что толку орать на перепуганного, прожившего всю жизнь за стенами монастыря и никогда не слышавшего звука выстрела старика, который скорее всего и впрямь не знает, куда ушел Джанфранко Рандаццо. Легко развернув свое крупное тело, он устремился в соседний мир, стремительно перебирая в уме те места, куда мог бы направиться человек, привыкший к хорошей кухне. Вариантов было немного. Выбрав один, Перони побежал. Дзеккини и его люди устремились вдогонку.