Улан. Трилогия
Шрифт:
Над полем боя поднялся дикий крик, заглушивший пушечные выстрелы. Из порохового дыма начали выбегать вражеские солдаты с ружьями наперевес, но совершенно деморализованные, практически все поодиночке. Их с лёгкостью отстреливали венедские егеря и специально взятые отборные стрелки из ополченцев-охотников. Для страховки к каждому стрелку был приставлен либо спешенные кавалерист с обнажённой саблей, либо мастер фланкирования, не способный к столь точной стрельбе.
Бешеная стрельба продолжалась более пяти минут и не меньше десятка старых пушек разорвало, убив и покалечив орудийную прислугу. Наконец, враги увидели возможность бежать - назад, наступая
Французов осталось немного, чуть меньше десяти тысяч, когда они вырвались из огневого мешка. Немного подождав, Рюген громко сказал:
– Недорубленный лес вырастает. По коням!
Задача предстояла не самая приятная и благородная - догонять и рубить бегущих клинками - пленные ему не нужны. Но именно поэтому требовался личный пример. Поэтому с невозмутимым лицом герцог вскочил на коня и сказал бледному Святославу негромко:
– Тебе-то как раз необязательно.
– Нет, надо...
Дальше была кровавая работа - кавалерия и пехота старательно уничтожала бегущих. Правда, не трогали тех, кто ложился...
Французов уцелело около трёх тысяч и почти все они были ранены, причём добрая половина - тяжело. Сын спешился и стоял теперь, держась за стремя, его откровенно мутило. Даже для бойца, прошедшего ожесточённейшие схватки на Узедоме, это было слишком...
– Ты как?
– Нормально, отец..., - вяло отозвался Святослав, - отойду. Это так...
Подойдя со свитой к немногочисленным пленным офицерам, Грифич внимательно оглядел их - совершенно недружелюбно, хотя воинский этикет восемнадцатого века был достаточно куртуазным.
– Французы лишние на этой войне, - громко и отчётливо сказал он на французском, - Посылку следующего отряда буду воспринимать как объявление войны - и Франция заполыхает.
Может быть, слова сказаны зря, но в Европе привыкли к трескучим фразам и угрозам. Говорят и куда более... Опасается ли он Францию? Да, но не слишком - сейчас она плотно завязла в колониальных войнах и в ближайшие годы просто не сможет выделить серьёзных сил. Пятьдесят-сто тысяч - безусловно, но не более. Переварит.
После - работа по сбору трофеев и похоронам. Возможно... Да даже наверняка Фридрих уже знает о нападении на союзников - впереди основного отряда рысил десяток улан и они наверняка на подходе к пруссакам. Вот только выдвинется ли Старый Фриц на помощь? Ой, вряд ли... Разделять войско на части Рюген давно его отучил.
Трофеи, увы, не слишком богаты - как выяснилось, немалая часть французского обоза ехала с пруссаками. Ну да ладно - одних только ружей... Похороны самое неприятное, но копать никто не собирается - неподалёку расположен неглубокий, но узкий овраг, в котором протекает ручей. Солдат без лишних церемоний стаскивают туда на телегах. Заартачившимся было некоторым пленным...
– Это неправильно, хоронить их как скот!
Кричавший был готов к смерти и вышел вперед. Пожилой офицер, призванный на действительную из резерва, устало объяснил ему:
– Как скот - это оставить их здесь на солнце. Мы не будет копать могилы вашим товарищам на виду у вражеского лагеря. У вас на это не хватит сил - много раненых, а пруссаки если и помогут с похоронами, то сделают точно так же, только через пару дней. Крикун замолк
И снова - маленькая, подлая военная хитрость, привычная, но не афишируемая в Европе. Овраг с ручьём, в который стаскивали трупы, впадает в речку, из которой и пьют прусские солдаты...
' - Мене, текел, фарес'* - буквальный перевод 'Исчислил, взвешен, разделено'. Библейский же, с полным толкованием знаменитой фразы звучит как 'мене - исчислил Бог царство твоё и положил конец ему; текел - ты взвешен и найден очень лёгким; фарес - разделено царство твоё и отдано мидянам и персам'.
Глава девятая
В основной лагерь Померанский с солдатами вошёл ужё ночью, с большой помпой. Не то чтобы хотелось... Но продемонстрировать стоявшему в полутора верстах неприятелю свою победу было нужно. Ну и поднять настроение своим войскам. Да и откровенно говоря, когда почти тридцать тысяч взбудораженных боем людей входят в лагерь, спать вряд ли кому удастся. Так что с утра воины зевали, но настроение было хорошим. А что - французов уже разгромили, да как! Пруссаки... Пусть их намного больше, ну и что? Размажем и их! Немаловажным обстоятельством было то, что укрепления венедов давно были готовы и пусть солдаты не выспались, но командиры не мешали им вздремнуть днём.
Решат пруссаки пойти в атаку... Что маловероятно - нужно разобрать обоз, да подготовить как следует лагерь к возможной контратаке, да отдохнуть после маршей - когда половину войска составляют новобранцы, это особенно важно.
– Когда они действовать начнут?
– Задал вопрос Богуслав.
– Да думаю, не раньше чем через пару дней.
– Я про пластунов.
– Сегодня ночью должны.
С пластунами была отдельная история: вычислив приблизительно, где пруссакам будет удобно встать, сапёры подготовили несколько десятков капитальных схронов. Судя по отсутствию шума у противника, их пока не обнаружили... Ну и засели в них пластуны и егеря, хорошо знающие прусский диалект немецкого* и разумеется - обычаи. В условленный срок они должны будут повредить порох. Будь это война с турками, пластуны перерезали бы глотки знатным беям, но в междуусобных стычках европейцев нельзя, могут возмутиться соседи - вплоть до объявления войны.
Отсыпались, отъедались... Настроение вообще было на удивление праздничным. Никакого шапкозакидательства - даже ополченцы прекрасно понимали, что битва будет жестокой. Но в победе при этом никто не сомневался.
Утром прибыли переговорщики от Фридриха. Грифичи не стали даже выезжать навстречу, предоставив это Блюхеру, получившему недавно звание полковника кавалерии. Как выяснилось, они ничего не потеряли.
– А..., - махнул рукой адъютант, - ничего толкового не сказали. Союзников побили, вот они и решили продемонстрировать недовольство.
– Чем!?
– Да дескать, нечестно побили - из засады, да похоронили потом не слишком благочестиво.
– Бред, - прокомментировал стоявший рядом Святослав.
– И я о том же, - согласился Блюхер.
– Сир, ты правильно сделал, что не поехал на эти... 'переговоры', - с видимым отвращением проговорил он. Помолчал...
– Знаешь, они были настроены так... Был бы там ты или кто из твоих сыновей, они непременно наговорили бы грубостей. А там - или вы терпите это или демонстрируете ответную грубость на парламентёрах.