Улеб Твердая Рука
Шрифт:
Несколько оторвавшись от свиты и обоза, ехал динат на запад, и за его спиной таял в дымке блистательный Константинополь, столичный город, в который Калокир надеялся вернуться триумфатом. А впереди ждал его другой город — жемчужина Македонии.
Он ехал и рассуждал: «Цимисхий обольстил Полиевкта обещанием вернуть церкви богатства, усеченные Фокой. А Дроктон… Дроктон — моя судьба. А может быть, он перст красавицы Феофано? Что, если именно этот монашек сгубил Порфирородного именем Романа, сгубил Романа именем Фоки, губит Фоку именем Цимисхия, погубит
…А между тем корабль купца Птолемея уже достиг византийской столицы.
Сам Птолемей, заметно одряхлевший, но счастливый, что сможет наконец обрести покой в родном краю, ослабевшими, трясущимися руками обнял плечи воина, который стоял на палубе впереди всех и пристально вглядывался в очертания обетованных берегов.
Светлые волосы молодого воина струились под ветром на кольчуге спины и плеч, щека и бровь рассечены шрамом, все его резко очерченное лицо потемнело от зноя и стужи минувших лет, а глаза лучезарны, как день, завершивший жестокие скитания.
Шептал Птолемей, обнимая воина:
— Благословенным будь! Тебя, а не бога благодарю, Твердая Рука! Без тебя, мой неистовый друг, не видать бы нам земли нашей.
Видавшие виды завсегдатаи шумной гавани и люди случайные сбежались поглазеть на купеческий парусник, вид которого вызывал у сгрудившихся на пристани бывалых моряков подлинное уважение.
Каждому, кто знал истинную цену трудных морских дорог, достаточно было лишь скользнуть взглядом по обшивке, по стволу мачты, по обломку одного из кольев-таранов на носу, по обветренным лицам приплывших на нем смельчаков, чтобы сразу догадаться о необычайности пережитых ими приключений и опасностей.
Не все ушедшие с отважным купцом несколько лет назад вернулись обратно. Об этом тоже нетрудно было догадаться, и множество добровольцев, сочувствуя почтенному мореходу, тут же вызвалось бескорыстно помочь ему разгрузить переполненные корабельные кладовые.
Мигом подкатили повозки, и работа закипела.
Только двое на корабле, казалось, были безучастны к происходящему: молодой светловолосый воин со шрамом на щеке, неподвижно сидевший под мачтой, и худосочный старик в кольчуге, висевшей на нем, как мешок на жерди.
Вдруг какой-то балагур признал купца:
— Ба! Граждане, да это никак Птолемей! Бродяга, ты ли это? Откуда пришел таким немощным?
— Я вернулся от норманнов, — объявил Птолемей, обводя соотечественников гордым взглядом.
— Как уцелел?
— Три года нас оберегал знак Олава, вождя норманнов. А после смерти его приходилось биться в пути.
— Биться с драконами? Без огненных труб?
— И не раз, — отвечал купец. — Простым оружием, борт о борт.
Восторженно
Корабль поднимался в воде, освобождаясь от бремени груза, и обнажались черные и скользкие, будто масляничные, наросли морских трав выше днища, гроздья ракушек, диковинные шевелящиеся присоски.
Чайки с криком щипали их. Птолемей прошаркал ногами к мачте, опустился рядом с молодым воином. Долго сидел без движений, печальный и безмолвный.
Почтенный купец произнес наконец:
— Ты не передумал, Твердая Рука?
— Нет, — последовал краткий ответ.
— Глупо отказываться от своей доли.
— Я за ней не гонюсь. Уступи, что обещал, и ладно.
— Какой тебе прок в потрепанном и разбитом этом корабле?..
— Он еще хорош, — возразил Улеб.
— Одному тебе с ним не управиться, а других не нанять.
— Поищу попутчиков среди наших торговых людей, что обычно постоем у Святого Мамы. Там не найду, придумаю что-нибудь. На худой конец всегда можно обменять его на ладью поменьше. Уступи, словом.
— Чудной ты, Твердая Рука, ей-богу, чудной… Не всему должному на миру научил тебя Непобедимый.
— Вот его-то, Анита, надо бы мне повидать напоследок, — сказал Улеб. — Он поможет без лишнего шума обменять корабль на легкую ладью, если не найдется мне попутчиков. Жив-здоров ли Непобедимый, признает меня или нет?..
— Сам ты душой нездоров, — проворчал Птолемей под нос. — Мой тебе совет: бери корабль, меняй, продавай, поступай как знаешь, только беги отсюда, куда собирался, не мешкая. Для тебя, Твердая Рука, промедление опасно. Я же выручить не сумею, если вспомнят и схватят. Да и мне самому непоздоровится, когда узнают, кого укрывал.
— Не беспокойся, — сказал Улеб, — сейчас попрощаемся.
— Я велю Андрею оставаться у корабля, он тебе может понадобиться сегодня.
— Незачем это.
— Не упрямься, — сказал Птолемей. — Он посторожит, пока не вернешься из города. Ты ведь хотел наведаться к Непобедимому или уши мои ослышались? Кто бросает корабль без присмотра?
— Хорошо, — согласился Улеб, — пусть Андрей окажет мне эту услугу, коль настаиваешь. Прощай.
— Обрети свое счастье, Твердая Рука!
Минуту спустя Улеб проводил взглядом удалявшуюся вереницу груженых повозок, позади которых несли на носилках одряхлевшее тело купца-мореплавателя. Птолемей беспрерывно оборачивался и поднимал тощую, казавшуюся на расстоянии черной руку, а седая его голова покачивалась.
Улеб вздохнул. Теперь этот корабль его собственность.
Опустевшее судно было приковано к берегу двумя толстыми канатами. Солнечные стрелы ломались и вспыхивали на воде, все звуки сплетались в тягучую нить, и чудилось Улебу, что эта звучащая нить тянется, тянется, пронизав уши, и тепло забытого покоя обволакивало его, убаюкивало.
Он вздрогнул от прикосновения чьей-то руки к его плечу, мигом вскочил, бессознательно обнажил меч и открыл глаза.
— Эй, осторожней! — отпрянув, вскрикнул Андрей. — Это не враг!