Улей 2
Шрифт:
Качнувшись вперед, Исаева прижимает пальцы к вискам в попытке заблокировать ненавистный информационный поток.
Не нужны ей такие воспоминания. Лучше уж с черной дырой в голове, чем с таким багажом.
Вот только остановить этот процесс непросто. Лица ослепляют, как световые вспышки, а голоса — оглушают, как взрывная звуковая волна.
Слепо подаваясь вперед, рассчитывает ухватиться за Адама. Дрожащие пальцы проходятся по теплой коже и смыкаются, соскальзывая вниз. Повторяя попытки, цепляется выше, за плечи. Зажмурившись,
Чувствует, как руки Титова ложатся на ее спину. Но ей и этого критически мало. Карабкается к нему на колени, пока их горячее шумное дыхание не соединяется.
— Хочешь, чтобы я тебя поцеловал?
— Да, — тут же отвечает она, хотя, на самом деле, спасаясь от чертовых воспоминаний, думала вовсе не об этом.
Титов делает несколько глубоких вдохов, чтобы немного успокоиться. Еве же плевать на то, что ее дыхание разорвано и учащенно. По крайней мере, она не стыдится этого.
Прижимается сильнее, стремясь слиться с ним в единое целое.
«Я хочу перекачать твою кровь в свои вены. Я хочу часть тебя внутри себя. Твою силу, Адам».
Слова принадлежат ей. Она не помнит, когда именно сделала это дерзкое заявление. Но звучало оно, определенно, дьявольски уверенно.
Губы Титова накрывают губы Евы, и все мысли, наконец, исчезают. Ее ресницы, дрогнув, опускаются вниз тяжелым веером. Голая теплая кожа сталкивается с преградой плотной махры ее пижамы. Но даже от этого контакта искрит воздух.
Ева стонет и вздыхает, превращаясь в другого человека. Смелую и страстную девушку. Дрожь под кожей соревнуется с жаром, но она не пытается как-то это контролировать. Отдается этим ощущениям.
Адам дает волю рукам. Пробираясь под ткань ее пижамы, курсирует ими по узкой спине. Пробирается под левую руку и обхватывает ладонью грудь.
Идеальную. Такую, мать вашу, для него идеальную. Высокую, упругую, с острыми твердыми сосками. Она ложится ровно ему в ладонь. Ничего лишнего.
Хочется стянуть с Евы эту дурацкую пижаму. Коснуться во всех местах. Кожа к коже. Так соскучился… Так измотался. Истосковался до боли.
Сейчас, когда Исаева целует его так самозабвенно, контроль над ситуацией не имеет никакого значения. Ничто не имеет значение. Только Ева.
Звучит банально, но именно так формируются его мысли, когда она рядом. Жестокая штука жизнь, любит насмехаться над тем, во что человек верил раньше. Или тем — во что никогда не верил.
Смутно помнит то, что говорил когда-то Литвину, и как исходил жесточайшим сарказмом по чувствам Реутова. Жизнь заставила подавиться собственными словами. Оказывается, правда у каждого своя.
«Вспомни меня, Ева».
Это стремление кипит в нем наряду со страстным желанием. Не хочет, чтобы между ними оставалось и секунды пустоты. Накрыл бы их своими чувствами, если бы это было возможно.
Влажные жадные поцелуи растворяют реальность. Все вокруг
Адам и Ева — отдаленная от всего живого планета.
Ее тело помнит его прикосновения. Его руки. Его губы. Его вкус. Его тело. Его движения. Ритм. И ощущения.
Страсть. Голод. Близость. Одержимость. Секс.
Внизу живота Евы разливается тепло. Оно щекотно колышется там. Стягивает в горячий узел мышцы. Натягивая эти чудесные ощущения до предела, опускается еще ниже — к самым чувствительным органам. И раз за разом вспышками тянется вверх, к центру груди.
Трепет. Восторг.
Слова высвобождаются одно за другим. Тянут за собой визуальные воспоминания. Трудно признать почему-то лишь одно.
Любовь.
Отталкивает его. Выкатывает за пределы сознания, как мячик. С силой пинает. Но оно упорно летит назад. Возвращается.
Мерзкое, отвратительное, противное, тошнотворное слово. Пустые звуки.
Оно даже не красивое. Звучит старомодно и как-то слишком наигранно.
Игра. Ненависть.
Субъект. Информация. Действие.
Ревность. Боль.
Горячий ком встаёт в горле Евы.
«Гори в аду, Адам».
«Сгораю».
Как можно мягче отталкивается от Титова. Тяжело дыша, смотрит прямо в его темные глаза.
— Это война, Адам? Твое имя, ты — ключ от ада, — задыхается, припоминая его слова.
Он неверно истолковывает ее вопрос, не осознавая, что к ней возвратилась новая порция воспоминания.
— Это война, Ева, — прочистив осипшее горло, хрипло соглашается. — И я прошу тебя быть на моей стороне.
— Считаешь себя героем?
То ли от резкости ее голоса, то ли от самого вопроса Титов отшатывается, уводя взгляд в сторону.
— Нет. Я, бл*дь, кто угодно, только не герой. Мне плевать на людей. Я сражаюсь только для тебя.
Небольшая пауза усиливает напряжение перед следующим вопросом.
— Скажи еще, что любишь меня? — в голосе Евы проявляется гнусное ехидство.
Она думает: если ответ будет утвердительным — будет смешно.
Но…
— Люблю.
Когда хриплый глубокий голос Титова проговаривает это глупое слово, сердце у Евы в груди вдруг останавливается.
И ей становится страшно до чертиков.
— Любишь? — с пренебрежением выталкивает, сопротивляясь самой себе. Втайне нуждаясь в том, чтобы он настоял, подначивает с невесть откуда взявшейся жестокостью. — Дурацкое слово!
Обхватывая руками лицо Евы, Адам останавливает какие-либо ее движения. Требовательно смотрит прямо в глаза.