Улица младшего сына
Шрифт:
Через полчаса Володя молча плелся за мамой в общежитие.
— Хорошо! — приговаривала мать. — Главное — красиво! Пустили его, как человека, на морское судно и в бане с людьми помыли, а он сообразил… Как еще, спасибо, беды не наделал… А отцу-то, думаешь, за тебя не совестно? По политической части помощник капитана, а у сына сознания ни на столечко!..
Володя только покряхтывал сзади, а мать волокла его за руку по дощатым настилам да иногда оборачивалась, чтобы сказать еще:
— Ну, иди как следует! Разучился? Что тебя волоком-то тянуть приходится!
Володю в наказание оставили одного в маленькой комнате общежития, а мать вернулась в порт и пошла с отцом гулять в город. Ей было жалко Володю, и она бы охотно его простила, но знала, что Никифор Семенович в таких делах строг и, пока не отойдет, лучше с ним о Володе не заговаривать.
А Володя сидел один на железной кровати, покрытой толстым, колючим одеялом, на котором, совсем как на письме, только в десять раз больше, стоял штемпель: «Мурманск. Порт». Мать строго-настрого велела ему никуда не выходить и оставила еду на тарелке, прикрытой сверху газетой «Полярная правда».
Володе было очень скучно одному. За окном быстро темнело. Кончился короткий мурманский день. Володя сидел, прислушиваясь к гудкам пароходов. Порт был совсем рядом. И там стоял теплоход «Леонид Красин». И на нем был отец, вернувшийся уже, наверное, из города. Володя понимал, что теперь уже ему не скоро удастся поговорить с отцом по душам, спросить о каменоломнях и про градусник. Но тут ему вдруг так захотелось сейчас же оказаться рядом с отцом и сделать все так, чтобы он больше не сердился, что Володя решительно соскочил с койки, надел пальтишко, шапку, обернул шею шарфом, осторожно приоткрыл дверь в коридор общежития. Там никого не было. Он вытянул изнутри ключ из замка, вставил его со стороны коридора, запер дверь, положил ключ в карман и вышел на улицу.
Вахтер у ворот порта окликнул его.
— Я с «Красина», — поспешил ответить Володя.
— Ну ходи!
Вахтенный у трапа «Леонида Красина» давно уже заметил маленькую фигурку, бродившую в темноте по пирсу возле теплохода.
— Эй, малый! — крикнул он вниз с борта. — Чего тут выхаживаешь, кого дожидаешься?
— Дядя, — послышалось снизу, — я к помощнику товарищу Дубинину, по политической части.
— Чего? — удивился вахтенный. — Что за дело такое по политической части у тебя?
— Вы ему только скажите, что Вова его просит.
— Вова? Есть доложить, что Вова! А чей ты будешь, Вова? Вов на свете знаешь сколько?
— Нет, не знаю… А вы ему скажите, что Дубинин Вова.
— Стой! Ты кем же помполиту нашему будешь?
— Я ему буду сын.
— Го-o! Ну, силен… Это ты давеча полундру устроил, пар упустил, всех наших духов на прогулку голяком выпустил?
— Ну, я… — сказал Володя, вздохнув, и зашагал прочь от корабля. Видно, все уже знают про ту историю с паром и нечего больше соваться на корабль.
— Го-o! Стой! Куда же ты? Помполит сейчас придет. Куда пошел?..
Володя остановился, потерся щекой о плечо, подумал, опять вздохнул и тихо побрел прочь. Но в это
— Эй, Дубинин-второй! Владимир Никифорович, погоди! Стой ты!.. Стой, помощник по паровой части, обожди, не тушуйся!..
Володя узнал голос дяди Вилюя. Забухали его шаги по трапу. Гигантская фигура приблизилась к Володе.
— Зачем после бани по ветру гоняешь? Простынешь! — пробасил дядя Вилюй. — Что?.. Была надрайка от отца? Но про то разговор окончен. Идем на судно.
— Мне папа не велел… Он меня на берег списал.
— Э-э, плохо твое дело! Ну, погоди, он из города вернется, я тебе выхлопочу обратную приписку. Чего стал? Идем, говорю, а то простынешь. Э-э, буду я тут с тобой толковать! Сказано — пошли!
И Володя взлетел вверх, поднятый могучей рукой дяди Вилюя, который посадил мальчика к себе на плечо. Было уж совсем темно, и Володе показалось, что он плывет в воздухе. Потом он почувствовал, что подымается все выше и выше, увидел перед собой свет, его быстро опустили вниз, и под ногами у него оказалась опять твердая, размеренно подрагивающая палуба.
Когда помполит вернулся из города, вахтенный доложил ему, что его дожидается у старшего механика сынишка. Никифор Семенович спустился на жилую палубу и еще издали услышал хохот, доносившийся из каюты дяди Вилюя. Он подошел поближе, но войти в каюту не смог, хотя дверь ее была открыта. В коридоре толпились матросы, механики, машинисты. Из каюты густо валили клубы табачного дыма и слышался звонкий голос уже осмелевшего и, видно, хорошо прижившегося на судне Володи. Его заставляли в десятый раз рассказывать историю с паром, так как в коридор прибывали все новые в новые слушатели.
— Ну, ну, так, стало быть, как же это у тебя получилось? Как тебе дядя Вилюй устройство объяснил?
— Он мне показал краники и говорит: «Тут пар, и мы живем прилично, с баней даже». А потом я помылся, и мне стало жарко. Я пошел маму искать. А где машина, там никого нет. Я стал разбираться в краниках, а оно как фукнет, и тут все стали голые бегать, без всего, только с мылом. А оно с них капает…
Новый взрыв хохота.
— Вовка, ты что это там разговорился? — раздался голос помполита, и все разом смолкли, расступились. — А вы уж тут рады, аврал устроили! Гляди-ка, и председатель судкома и комсомольский секретарь!.. Так вас не соберешь, когда надо, а тут полная явка налицо.
— Да больно мальчишка забавный, Никифор Семенович, — оправдывались моряки.
— Вот орел!.. Устроил маскарад!
— Ну, хватит тебе, идем, — сказал Никифор Семенович и повел Вову к себе в каюту. — А мама где? Наверху? — спросил он по дороге.
Володя молчал.
— Чего молчишь? Мама, спрашиваю, где? Глухой, что ли? Паром уши заложило?
— Я не знаю…
— Как так — не знаешь?
— Я один, — чуть слышно признался Володя. — Я все сидел и сидел один, ну в пошел к тебе… Я думал, мама тут. Я к тебе захотел… я соскучился.