Улица младшего сына
Шрифт:
— Папа, а если исключат, это уж насовсем? — спросил Володя.
— Нет, это уж брось! Не такие мы с тобой, брат, чтобы так сразу насовсем нас вычеркивать. Мы, брат, Дубинины. Меня так, резинкой с листа, не сотрешь!
— Конечно, папа! — обрадовался Володя. — Помнишь, в каменоломне-то написано «Н. Дубинин». Сколько лет, и то с камня не стерли.
— Вот верно, Вовка, это ты мне хорошо напомнил. Спасибо тебе! Моя фамилия, конечно, не столь уж знаменитая, чтобы гремела, да люди добрые ее не хаяли. Я кровью своей в те партийные списки в восемнадцатом году фамилию свою вписал, Вовка. Ясно тебе, в каком смысле?..
Он уже давно ходил по комнате, трубка в его руке дымила, а Володя стоял и поворачивал голову вслед за отцом то влево, то вправо, сосредоточенно следя за ним. И у мальчика постепенно проходило давешнее тяжелое чувство, когда ему казалось, будто какая-то могучая и неумолимая, строго шагающая людская громада, в рядах которой шел отец, продолжает двигаться своей дорогой, а отец отстал… Нет, отец еще зашагает в ногу со всеми!
Но отец, короткое возбуждение которого спало так же внезапно, как и возникло, вдруг замолчал и опять посмотрел на Володю тяжелым, полным боли и смущения взглядом.
— Да, Владимир, не пожелаю я тебе когда-нибудь испытать такое. Береги свое слово. Даром не бросайся им ни за себя, ни за других. А если будешь коммунистом, еще в сто раз пуще береги. Это большое дело — слово коммуниста…
Он подошел к Володе вплотную, вздохнул тяжело, как от боли, зажмурился, взял Володю обеими руками за локти:
— А сдаваться не будем. Верно, Владимир? Дубинины мы еще или нет?
— Дубинины, папа.
— Ну, значит, так пока и решаем.
Потом Никифор Семенович пошел с матерью к одному из своих товарищей посоветоваться, как лучше действовать. Володя остался один с Валентиной. Алевтина Марковна несколько раз выходила из своей комнаты и громко сочувственно вздыхала у дверей в залу, давая знать, что она в курсе дела и не прочь посудачить на эту тему. Володя встал и закрыл дверь перед самым ее носом.
— Прелестное обращение! — донеслось из-за двери. — Сынок в папашу!..
Володя почувствовал, как у него жарко загорелось все лицо, он хотел что-то крикнуть соседке, по посмотрел на сестру, сдержался и молча пошел к своему столу. Там он стал машинально перебирать свои книжки и тетради. Сестра подошла к нему и спросила, правда ли, что его сегодня вызывали на заседание штаба отряда.
— Ну, правда, — неохотно отозвался Володя. — А тебе уже заранее ваш Полищук наговорил? Ну ничего, я его сегодня осадил.
— Как же ты его осадил?
— А я ему насчет успеваемости его собственной тоже намек сделал. Он так сразу и сел.
— Все-таки цыпленок ты еще, Вовка! Верно зовут тебя: Вовка-птенчик. Чем же ты его осадил, когда у Жорки уже почти кругом «отлично», он у нас один из лучших сейчас в классе.
— Ну да?.. — недоверчиво протянул Володя.
— А ты и не знал? Ну, оставим его. Ты мне лучше скажи: подтягиваться думаешь?
Володя задумался, посопел, потерся щекой о плечо.
— Я, Валя, сперва собрался, даже слово ребятам дал. Но сейчас
— Эх, Вовка, Вовка!.. — Валя почувствовала вдруг себя совсем взрослой. — Уши вянут слушать, что ты говоришь! Сейчас, наоборот, нам надо обоим подтянуться. У отца с матерью и так переживаний хватает.
— Да я бы начал подтягиваться… Только они ко мне хотят Светлану Смирнову прикрепить. Это потом все ребята задразнят.
— Ну и пусть их дразнят. А что за ошибки дразнят — это лучше? Вовка, а ты бы показал мне, в чем ты там отстаешь…
В другое время Володя бы пренебрежительно хмыкнул, посоветовал бы сестре не совать нос куда не надо, но сегодня он доверчиво вынул из сумки тетрадку, показал ошибки в письменной и сам попросил рассказать про согласование окончаний. И они сидели допоздна плечом к плечу, сдвинув стулья, склонившись над учебником, и Володя, смирив свою гордыню, терпеливо повторял правила, как того требовала сестра.
На другой день в школе после уроков, когда Володя уже собрался домой, его остановила Юлия Львовна.
— Я слышала, неприятности у твоего отца? — спросила она. — Тебе, верно, сейчас трудно, Дубинин. Может быть, мне тебя некоторое время не вызывать? Я почти не сомневаюсь, что у отца в конце концов уладится. Он такой человек, сколько сделал… Это все учтут… Так как же, Дубинин?
— Спасибо, Юлия Львовна, только это не надо… Вы меня, как всегда, вызывайте. Я дал слово, что выправлюсь, а вы знаете…
— Знаю, знаю: Дубинин дал слово — Дубинин не отступится. Ну, верю, верю. А ты бы к нам приходил, ведь, по-моему, штаб дал пионерское поручение Светлане тебя проверять, а?..
— Вот немножко выучу, тогда пусть проверяет, — отвечал Володя.
И на следующей неделе Володя попросил Светлану Смирнову остаться в классе после уроков, чтобы спросить его по русскому языку. Они сидели вдвоем в шестом классе, где с черной доски еще не были стерты параллелограммы, оставшиеся после урока геометрии, и свисала влажная тряпка, еще не успевшая высохнуть, а на отдушнике болтался бумажный чертик.
Светлана села за учительский стол, а Володя устроился на пюпитре передней парты и обхватил колени руками. — Ну, о чем тебя спрашивать? — спросила Светлана.
— Спрашивай по всему разделу, — предложил Володя.
— Ну, ладно, смотри, Дубинин! Если по всему, так скажи мне…
Несколько минут подряд она гоняла его по всему злополучному разделу грамматики. Володя отвечал без запинки, насмешливо поглядывая на серьезничавшую председательницу штаба.
— Вот видишь, какой ты способный, Дубинин, — сказала наконец Светлана. — Если бы ты не был такой баловной, так из тебя бы первый отличник вышел.
И где же было Светлане догадаться, что ее нерадивый подшефник все это время не сидел без дела! Еще в прошлую субботу он уехал с ночевкой в Старый Карантин к своему верному другу Ване Гриценко. На этот раз Володя должен был перебороть свой нрав и держался с непривычным для него смирением. Ваня сразу заметил перемену в своем младшем дружке.
— Ты что такой приехал?.. Живот, что ли, болит? Пошли в лапту играть, пока но стемнело. Чур, только я подавалой буду.
— Не за лаптой я к тебе, Ваня, приехал, — проговорил Володя, глядя в сторону. — А вот можешь ты меня, если друг по-настоящему, подогнать? — Куда подогнать?