Улица вдоль океана
Шрифт:
— Артист твой шофер, не хуже Пашки Тишкина, — заметил Хомяков.
— Артист, еще какой артист, — согласился зоотехник. — Ну, а месяца через два приезжает в колхоз следователь, вызывает меня. «Сдавали такому-то оленей?» — «Сдавал». — «Полный вес сдали?» — «Полный», — отвечаю. А что же мне еще отвечать? Следователь видит, что меня в пот бросает, говорит: «Не волнуйтесь, у меня к вам нет претензий. Накладные в порядке, подпись его стоит. Но этому негодяю захотелось и вас за собой потянуть». — «Куда потянуть?» — не понял я. Тут-то
— Сколько же ему дали? — участливо спросил Киреев.
— Не ему дали, а мне, — усмехнулся зоотехник — В общем-то по-божески — два года.
— Ты что ж, сам признался? — не поверил Хомяков.
— Конечно, сам, — снова усмехнулся зоотехник. — И шофер мой подтвердил. Поднимается на суде и кивает на меня: «Этот гражданин, товарищи судьи, по дороге туши продавал, после приказал мне залить водой машину, а сам пошел кладовщика спаивать».
— Ну, подлюка! Что ж ты не объяснил?
— Почему, я объяснил: продавать не продавал, а спирт кладовщику принес и надул его.
— И два года в лагере отбухал?
— Что ж, отбухал. Не лги, не крутись, не обманывай, — засмеялся зоотехник. И, досмеиваясь, вдруг спросил — Собственно, к чему я это рассказывал?.. А, какие прежде чудеса случались!
Ваня удивился, услышав, что зоотехник смеется. Лагерь ему представлялся страшным местом. Какой же тут смех? Он приоткрыл глаза. Зоотехник наматывал на ногу портянку, и лицо его все еще продолжало улыбаться. Ване он показался совсем не старым, гораздо моложе, чем отец и Хомяков. Все портили седые волосы надо лбом. Седины, как понимал Ваня, у молодых не бывает.
Ночь быстро уходила на убыль. Темнота редела, воздух наливался вязкой пепельной мягкостью. Костер еле дышал, и Ване становилось зябко. Надо было подбросить лесин, но Ваня не хотел вставать, а сами они не догадывались. Наконец Хомяков все-таки додумался: кинул в огонь охапку сухих веток. Хвоя затрещала, вскинулась густым пламенем. Ваня почувствовал, — как в спину хлестнула жаркая, согревающая волна. Он закрыл глаза, ему вдруг очень захотелось спать. И уснул бы, если бы рядом снова не заговорили громко.
— А вы, случаем, зоотехника Букова не знаете? — спросил Ванин отец.
— А что?
— Да нет, я так, — ответил отец. — Раз, думаю, вы зоотехник и он зоотехник, то, может, друг друга знаете. Я про него в нашей газетке читал, как он стадо из горящей тайги вывел. Писали, две тысячи с лишком оленей было.
— Мало ли что пишут, — сказал Хомяков. — Я лично на свою районку не подписываюсь.
— В общем-то я Букова немного знаю, — отчего-то весело сказал зоотехник. — В газете, в
Ваня первым услышал шум мотора. Забыв, что притворялся спящим, он подхватился с полушубка.
— «Зисок» бежит! — сообщил он.
— Да, машина, — прислушался Киреев.
Начали собирать посуду, затаптывать сапогами и забрасывать землей костер.
Когда спустились в ложбину, машина уже стояла возле понуры. Фомич с бульдозеристом, ходившим на стан, вытаскивали из кузова сварочный аппарат.
— Фомич, вот человека с собой захватишь, — сказал шоферу Киреев, указав на зоотехника.
— Это мы можем, не такое делали! — шумно ответил лысенький Фомич, спрыгивая из кузова на гальку — Садись, браток, в кабинку!
Но зоотехник почему-то не торопился к кабине. Он стоял на месте, держа в одной руке рюкзак, в другой — ружье, и пристально смотрел на Фомича. Глаза у него сжались в узкие щелки.
— Постой, постой, — вдруг сказал Фомич, растягивая улыбкой губастый рот. — Буков, что ли?.. Да ты откуда взялся?
— С того света, с того света, гражданин Митрохин, — жестко усмехнулся зоотехник, называя шофера по фамилии. — Думал, не встретимся?
— Почему не встретимся? Гора с горой, человек с человеком… Не с таким встречались!.. — шумно говорил Фомич. — Ну, поехали, поехали!.. Дорогой погуторим…
— Нет уж, я пешочком, — ответил зоотехник, закидывая на плечо рюкзак.
Он сделал какой-то общий кивок, сказал «пока», повернулся и зашагал через ручей в сторону покинутого костра.
Киреев с Хомяковым переглянулись. Бульдозерист, ходивший на стан за сварочным аппаратом, удивленно спросил Фомича:
— Что за прохожий? Знакомый, что ли?
— Какой там знакомый! — шумно выдохнул Фомич, доставая из кармана платок и утирая им взмокревшую лысину, — Встречались как-то за царя гороха… Меня из-за него по судам затаскали… Тьфу, мать честная, привидение!.. Ну, прощайте, поехал Фомич, мне смены развозить.
Киреев смотрел, как Фомич забирается в кабину, и вдруг сказал Ване.
— Сынок, езжай, на стан, поспишь там.
Ваня насупился, мотнул головой и попятился от машины.
— Ты что? — рассердился Киреев. — Тебе сказано — езжай!
— Не поеду с ним!.. Лучше совсем уеду. Ясно?!. Не хочу с ним!..
Ветер давно утих, и тишину в распадке разрывал звенящий, надрывный голос Вани. Продолжая выкрикивать все те же слова, он побежал вверх на сопку, лохматившуюся зеленым пламенем стланика и лиственниц.
— Сынок, ты что, ты что?.. — растерялся Киреев и торопливо пошел догонять Ваню.
— Ванюха, постой! — крикнул Хомяков. — Постой, ты же у меня парень во всех смыслах!
Фомич, глядевший на все это из кабины, сплюнул в открытое окно и сказал: