Улица вечерних услад

Сазанович Елена Ивановна

– А ты не дурак, Лоб, – и он меня крепко обнял. – Правда, я не умею ловить рыбу…

– А я умею, – ненароком заметила Вера. Облизывая пальчик от крема. Который она украдкой умудрилась слизать с торта.

– Особенно золотые рыбки, – я ей хитро подмигнул.

Кит меня увел в сторону.

– Сейчас она придет.

– Кто?

– Ну, кто-кто. Неужели не помнишь? Не сидеть же тебе здесь целый вечер, как дураку.

Я хотел было заметить, что никогда не чувствую себя дураком. Но Кит не дал мне раскрыть

рта.

– Она очень ничего, кстати. Новенькая. Будет с нами десятилетку заканчивать. Усек? А все новенькие – ничего.

– Потому что новенькие, – согласился я.

– Вот именно! Для тебя же старался! – уже на ходу крикнул Лешка, потому что в дверь позвонили.

А я так и не понял, почему он так старался для меня. А для себя почему Кит не соизволил никого пригласить? Или ему нравится сидеть, как дураку, одному? Или Кит проявил истинное джентльменство? Но искать отрет на эти вопросы у меня не было никакого желания.

Она появилась на пороге комнаты. И первое, что бросилось в глаза. Это длиннющая толстенная коса. Я даже присвистнул от удивления. Такое мне удалось повидать разве что в сказке в глубоком детстве. И я не без удовольствия подумал. Что не плохо бы ее дернуть пару раз за косичку.

– Меня зовут Оля, – и она смущенно улыбнулась. И протянула Киту книжку.

А я украдкой заглянул на обложку. И прочитал, даже в уме, чуть заикаясь: «Альберт Камю». Да, это были далеко не сказки. И я еще раз присвистнул на всякий случай.

– Ты что, вместо соловья сегодня будешь? – перебил мой художественный свист Китов. – Это Лобов. Костя Лобов. Можно просто Лоб, – представил меня он. И как-то ехидненько подмигнул мне.

Оля протянула мне руку. И я ее дружески пожал. И подумал не без раздражения, что уж кем-кем, а дураком быть сегодня не придется точно. Поскольку, судя по всему, придется целый вечер выслушивать с умным видом лекцию об экзистенциализме. Что меня далеко не прельщало. И мои предчувствия оправдались.

– Я очень увлекаюсь экзистенциализмом, – первое, что сказала мне Оля. Усаживаясь рядом со мной. И слово она выговаривала без единой ошибки. Что меня окончательно убило.

Зато Вера, услышав это. Округлила и без того свои круглые вишенки. И открыла рот.

– Что ты сказала? – чуть заикаясь, переспросила Вера.

– Чем ты увлекаешься, девочка?

– Экзистенциализмом, – невозмутимо повторила Оля, словно оно для нее то же самое, как сказать: «мама мыла раму».

Тетя Шура была в восторге. А отец, как я заметил краем глаза, недовольно поморщился.

– Ничего себе! – выдохнула Вера, с удовольствием потягивая уже второй бокал шампанского. – Я и не подозревала, что на свете существуют такие идиотские слова. Это что – из области спорта?

На личике Оли выступила снисходительная ухмылочка.

– Это из области философии.

Я взглянул на Кита с ненавистью. Кит пожал

плечами. И развел руками. Кит ни о чем подобном не догадывался и в помине.

А потом мы танцевали. Тетя Шура сидела рядом с отцом. И всем своим видом показывала, что танцы – это для молодежи. А не для них – стариков. Удивительно, они тогда действительно казались стариками.

Отец сидел нахмурившись. И не отрываясь наблюдал за Верой. Которая в это время дурачилась с Китом. Они прыгали. Свистели. Разве что не кувыркались. И отец, по-видимому, впервые осознал разницу в возрасте.

– Мы тоже так когда-то плясали, помнишь, Лобов? – и тетя Шура чокнулась с отцом рюмкой.

– Мы так не танцевали, – хмуро ответил отец.

– Правильно, Лобов! – радостно воскликнула тетя Шура. Ее глаза блестели о шампанского. На щеках выступил яркий румянец. Нет, определенно в день рождения своего оболтуса она выглядела неотразимо.

– Мы совсем из другого времени, Олег. Неужели ты так этого и не понял. Совсем из другого.

– Время одно, Шура, – грустно улыбнулся отец. – Оно одно и оно неделимо.

– В этом вся твоя жизненная ошибка, Олег, – тетя Шура ближе придвинулась к отцу и взяла его за руку. – Ты никогда не ориентировался во времени. И из-за этого, считай, проиграл.

Отец не убирал рук и не смотрел на тетю Шуру. Она его совсем не интересовала как женщина. Но с ней можно было поговорить. Ну если не об экзистенциализме. То о жизненной философии – точно. И это в ней отец высоко ценил.

– Ты всегда стремился к невозможному, Лобов. Ты всегда старался сочетать абсолютно несочетаемые вещи. И ты никогда не делил время. Ты, я, Витя – это наше время. И мы повязаны в нем. До конца жизни. Твой, сын, мой оболтус, Вера – они будут повязаны в своем.

Отец не отрываясь смотрел на Веру. Она ему подмигнула. И показала язык.

– Шурочка, если в жизни все буквально рассчитать по мелочам. На этом можно споткнуться. Неожиданность – это дар жизни. И Она бывает. Очень часто. Ведь ты не станешь отрицать… – сказал уже чуть заплетающимся языком отец.

Я уже не слышал, что станет отрицать или не отрицать тетя Шура. Потому что мы с Олей двинулись танцевать.

Я осторожно погладил Олину косу. Она удивленно на меня посмотрела.

– Мне нравится, – от чистого сердца признался я.

Оля отвела взгляд.

– Жаль, что я не знала раньше, что существует школа с литературным уклоном. А что – у вас все писатели и поэты?

Я пожал плечами.

– У нас все просто очень любят литературу.

– Если в жизни ничего не добьешься – это ужасно. Это крах, – продолжала нудеть Оля. – Я не хочу быть неудачницей. А ты, Костя?

Я вновь пожал плечами в ответ.

– Я не думал об этом. Как получится. – Значит ты уже потенциальный неудачник. А вообще-то, все в жизни так сложно.