Улисс (часть 1, 2)
Шрифт:
– Хорошо, - сказал мистер Блум.
Он вышел из аптеки, не торопясь, держа под мышкой трубку газеты и в левой руке мыло в прохладной обертке.
У самой подмышки голос и рука Бэнтама Лайонса сказали:
– Приветствую, Блум, что новенького? Это сегодняшняя? Вы не покажете на минутку?
Фу-ты, опять усы сбрил. Длинная, холодная верхняя губа. Чтобы выглядеть помоложе. А выглядит по-дурацки. Он моложе меня.
Пальцы Бэнтама Лайонса, желтые, с чернотой под ногтями, развернули газету. Ему бы тоже помыться. Содрать корку грязи. Доброе утро, вы не забыли воспользоваться мылом Пирса? По
– Хочу взглянуть насчет французской лошадки, что сегодня бежит, сказал Бэнтам Лайонс.
– Черт, да где тут она?
Он шелестел мятыми страницами, ерзая подбородком туда-сюда по тугому воротничку. Зуд после бритья. От такого воротничка волосы будут лезть. Оставить ему газету, чтоб отвязался.
– Можете взять себе, - сказал мистер Блум.
– Аскот. Золотой кубок. Постойте, - бормотал Бэнтам Лайонс.
– Один мо. Максим Второй.
– Я здесь только рекламу смотрел, - добавил мистер Блум.
Внезапно Бэнтам Лайонс поднял на него глаза, в которых мелькнуло хитрое выражение.
– Как-как вы сказали?
– переспросил он отрывисто.
– Я говорю: можете взять себе, - повторил мистер Блум.
– Я все равно хотел выбросить, только посмотрел рекламу.
Бэнтам Лайонс с тем же выражением в глазах поколебался минуту - потом сунул раскрытые листы обратно мистеру Блуму.
– Ладно, рискну, - проговорил он.
– Держите, спасибо.
Едва не бегом он двинулся в сторону Конвея. Прыть как у зайца.
Мистер Блум, усмехнувшись, снова сложил листы аккуратным прямоугольником и поместил между ними мыло. Дурацкие стали губы. Играет на скачках. Последнее время просто повальная зараза. Мальчишки-посыльные воруют, чтобы поставить шесть пенсов. Разыгрывается в лотерею отборная нежная индейка. Рождественский ужин за три пенса. Джек Флеминг играл на казенные деньги, а после сбежал в Америку. Теперь владелец отеля. Назад никогда не возвращаются. Котлы с мясом в земле египетской.
Бодрой походкой он приблизился к мечети турецких бань. Напоминает мечеть, красные кирпичи, минареты. Я вижу, сегодня университетские велогонки. Он рассматривал афишу в форме подковы над воротами Колледж-парка: велосипедист, согнувшийся в три погибели. Бездарная афишка. Сделали бы круглую, как колесо. Внутри спицы: гонки - гонки - гонки; а по ободу: университетские. Вот это бы бросалось в глаза.
Вон и Хорнблоуэр у ворот. С ним стоит поддерживать: мог бы туда пропускать за так. Как поживаете, мистер Хорнблоуэр? Как поживаете, сэр?
Погодка прямо райская. Если бы в жизни всегда так. Погода для крикета. Рассядутся под навесами. Удар за ударом. Промах. Здесь для крикета тесновато. Подряд шесть воротцев. Капитан Буллер пробил по левому краю и вышиб окно в клубе на Килдер-стрит. Таким игрокам место на ярмарке в Доннибруке. Эх, башки мы им открутим, как на поле выйдет Джек. Волна тепла. Не слишком надолго. Вечно бегущий поток жизни: ищет в потоке жизни наш взгляд, что нам доро-о-оже всего.
А теперь насладимся баней: чистая ванна с водой, прохладная эмаль, теплый, ласкающий поток. Сие есть тело мое.
Он видел заранее свое бледное тело, целиком погруженное туда, нагое в лоне тепла, умащенное душистым тающим мылом, мягко омываемое. Он видел свое туловище и члены, покрытые
6
Мартин Каннингем, первый, просунул оцилиндренную голову внутрь скрипучей кареты и, ловко войдя, уселся. За ним шагнул мистер Пауэр, пригибаясь из-за своего роста.
– Садитесь, Саймон.
– После вас, - сказал мистер Блум.
Мистер Дедал надел живо шляпу и поднялся в карету, проговорив:
– Да-да.
– Все уже здесь?
– спросил Мартин Каннингем.
– Забирайтесь, Блум.
Мистер Блум вошел и сел на свободное место. Потом взялся за дверцу и плотно притянул ее, пока она не закрылась плотно. Продел руку в петлю и с серьезным видом посмотрел через открытое окошко кареты на спущенные шторы соседских окон. Одна отдернута: старуха глазеет. Приплюснула нос к стеклу: побелел. Благодарит небо, что не ее черед. Поразительно, какой у них интерес к трупам. Рады нас проводить на тот свет так тяжко родить на этот. Занятие в самый раз по ним. Шушуканье по углам. Шмыгают неслышно в шлепанцах боятся еще проснется. Потом прибрать его. Положить на стол. Молли и миссис Флеминг стелют ложе. Подтяните слегка к себе. Наш саван. Не узнаешь кто тебя мертвого будет трогать. Обмыть тело, голову. Ногти и волосы, кажется, подрезают. Часть на память в конвертик. Потом все равно отрастают. Нечистое занятие.
Все ждали, не говоря ни слова. Наверно, венки выносят. На что-то твердое сел. А, это мыло в заднем кармане. Лучше убрать оттуда. Подожди случая.
Все ждали. Потом спереди донеслись звуки колес - ближе - потом стук копыт. Тряхнуло. Карета тронулась, скрипя и покачиваясь. Послышались другие копыта и скрипучие колеса, сзади. Проплыли соседские окна и номер девятый с открытой дверью, с крепом на дверном молотке. Шагом.
Они еще выжидали, с подпрыгивающими коленями, покуда не повернули и не поехали вдоль трамвайной линии. Трайтонвилл-роуд. Быстрей. Колеса застучали по булыжной мостовой, и расшатанные стекла запрыгали, стуча, в рамах.
– По какой это он дороге?
– спросил мистер Пауэр в оба окошка.
– Айриштаун, - ответил Мартин Каннингем.
– Рингсенд. Брансвик-стрит.
Мистер Дедал, поглядев наружу, кивнул.
– Хороший старый обычай, - сказал он.
– Отрадно, что еще не забыт.
С минуту все смотрели в окна на фуражки и шляпы, приподнимаемые прохожими. Дань уважения. Карета, миновав Уотери-лейн, свернула с рельсов на более гладкую дорогу. Взгляд мистера Блума заметил стройного юношу в трауре и широкополой шляпе.
– Тут мимо один ваш друг, Дедал, - сказал он.
– Кто это?
– Ваш сын и наследник.
– Где он там?
– спросил мистер Дедал, перегибаясь к окну напротив.
Карета, миновав улицу с доходными домами и развороченной, в канавах и ямах, мостовой, свернула, накренившись, за угол и снова покатила вдоль рельсов, громко стуча колесами. Мистер Дедал откинулся назад и спросил:
– А этот прохвост Маллиган тоже с ним? Его fidus Achates? [верный Ахат (лат.)]
– Да нет, он один, - ответил мистер Блум.