Улисс (часть 1, 2)
Шрифт:
– Крадущий у бедного дает взаймы Господу. Так говорил Заратустра.
Жирное тело нырнуло в воду.
– Еще увидимся, - сказал Хейнс, повернувшись к уходящему Стивену и улыбаясь необузданности ирландцев.
Бычьих рогов, конских копыт и улыбки сакса.
– В "Корабле"!
– крикнул Бык Маллиган.
– В полпервого.
– Ладно, - ответил Стивен.
Он шел по тропинке, что вилась вверх.
Uliata rutilantium
Turma circumdet.
lubilantium te virginum.
Седой нимб священника за скалой, куда тот скромно удалился для одевания. Сегодня
Зов, протяжный и мелодичный, донесся до него с моря. На повороте тропинки он помахал рукой. Голос донесся снова. Лоснящаяся темная голова, тюленья, далеко от берега, круглая.
Захватчик.
2
– Кокрейн, ты скажи. Какой город послал за ним?
– Тарент, сэр.
– Правильно. А потом?
– Потом было сражение, сэр.
– Правильно. А где?
Мальчуган с пустым выражением уставился в пустоту окна.
Басни дочерей памяти. Но ведь чем-то и непохоже на басни памяти. Тогда - фраза, сказанная в сердцах, шум Блейковых крыл избытка. Слышу, как рушатся пространства, обращаются в осколки стекло и камень, и время охвачено сине-багровым пламенем конца. Что же нам остается?
– Я позабыл место, сэр. В 279 году до нашей эры.
– Аскулум, - бросил Стивен, заглянув в книгу с рубцами кровопролитий.
– Да, сэр. И он сказал: еще одна такая победа - и мы погибли.
Вот эту фразу мир и запомнил. Утеха для скудоумных. Над усеянной телами равниной, опершись на копье, генерал обращается с холма к офицерам. Любой генерал к любым офицерам. А те внимают.
– Теперь ты, Армстронг, - сказал Стивен.
– А каков был конец Пирра?
– Конец Пирра, сэр?
– Я знаю, сэр. Спросите меня, сэр, - вызвался Комин.
– Нет, ты обожди. Армстронг. Ты что-нибудь знаешь о Пирре?
В ранце у Армстронга уютно притаился кулек с вялеными фигами. Время от времени он разминал их в ладонях и отправлял потихоньку в рот. Крошки, приставшие к кожице на губах. Подслащенное мальчишеское дыхание. Зажиточная семья, гордятся, что старший сын во флоте. Викс-роуд, Долки.
– О Пирре, сэр? Пирр - это пирс.
Все засмеялись. Визгливый, злорадный смех без веселья. Армстронг обвел взглядом класс, дурашливая ухмылка на профиле. Сейчас совсем разойдутся, знают, что мне их не приструнить, а плату их папаши внесли.
– Тогда объясни, - сказал Стивен, касаясь плеча мальчугана книжкой, что это такое, пирс.
– Ну, пирс, сэр, - тянул Армстронг.
– Такая штука над морем. Вроде как мост. В Кингстауне пирс, сэр.
Кое-кто засмеялся снова, без веселья, но со значением. Двое на задней парте начали перешептываться. Да. Они знали: никогда не изведав, никогда не были невинны. Все. Он с завистью оглядел их лица. Эдит, Этель, Герти, Лили. Похожи на этих: дыхание тоже подслащенное от чая с вареньем, браслеты звякают во время возни.
– Кингстаунский пирс, - повторил Стивен.
– Да, несбывшийся мост.
Их взгляды смутились от его слов.
– Как это, сэр?
– спросил Комин.
– Мост, он же через реку.
Хейнсу в его цитатник. Не для этих ушей. Вечером, среди пьянки и пустословия, пронзить, словно пирс воду, ровную гладь его ума.
Разве Пирр не пал в Аргосе от руки старой ведьмы, а Юлия Цезаря не закололи кинжалом? Их уже не изгнать из памяти. Время поставило на них свою мету и заключило, сковав, в пространстве, что занимали уничтоженные ими бесчисленные возможности. Но были ль они возможны, если их так и не было? Или то лишь было возможным, что состоялось? Тките, ветра ткачи.
– Сэр, а расскажите нам что-нибудь.
– Ага, сэр, про привидения.
– Где мы остановились тут?
– спросил Стивен, открывая другую книгу.
– "Оставь рыданья", - сказал Комин.
– Ну, давай, Толбот.
– А историю, сэр?
– Потом, - сказал Стивен.
– Давай, Толбот.
Смуглый мальчуган раскрыл книгу и ловко приладил ее за укрытием своего ранца. Он начал читать стихотворение, запинаясь и часто подглядывая в текст:
Оставь рыданья, о пастух, оставь рыданья,
Ликид не умирал, напрасна скорбь твоя,
Хотя над ним волны сомкнулись очертанья...
Тогда это должно быть движением, актуализация возможного как такового. Фраза Аристотеля сложилась из бормотанья ученика и поплыла вдаль, в ученую тишину библиотеки Святой Женевьевы, где он читал, огражден от греховного Парижа, вечер за вечером. Рядом хрупкий сиамец штудировал учебник стратегии. Вокруг меня насыщенные и насыщающиеся мозги - пришпиленные под лампочками, слабо подрагивающие щупиками, - а во тьме моего ума грузное подземное чудище, неповоротливое, боящееся света, шевелит драконовой чешуей. Мысль - это мысль о мысли. Безмятежная ясность. Душа - это, неким образом, все сущее: душа - форма форм. Безмятежность нежданная, необъятная, лучащаяся: форма форм.
Толбот твердил:
И дивной властию того, кто шел по водам,
И дивной властию...
– Можешь перевернуть, - сказал Стивен безразлично.
– Я ничего не вижу.
– Чего, сэр?
– спросил простодушно Толбот, подаваясь вперед.
Его рука перевернула страницу. Он снова выпрямился и продолжал, как будто припомнив. О том, кто шел по водам. И здесь лежит его тень, на этих малодушных сердцах, и на сердце безбожника, на его устах, на моих. Она и на снедаемых любопытством лицах тех, что предложили ему динарий. Кесарево кесарю, а Божие Богу. Долгий взгляд темных глаз, загадочные слова, что без конца будут ткаться на кроснах церкви. Да.
Отгадай загадку, будешь молодец:
Зернышки посеять мне велел отец.
Толбот закрыл книжку и сунул ее в ранец.
– Все уже?
– спросил Стивен.
– Да, сэр. В десять хоккей, сэр.
– Короткий день, сэр. Четверг.
– А кто отгадает загадку?
– спросил Стивен.
Они распихивали учебники, падали карандаши, шуршали страницы. Сгрудившись вместе, защелкивали и затягивали ранцы, разом весело тараторя:
– Загадку, сэр? Давайте я, сэр.
– Я, дайте я, сэр.