Улитка на склоне
Шрифт:
Он придвинул к себе папку. На первом листе было написано следующее:
§ 1. На протяжении последнего года Управление по лесу существенно улучшило свою работу и достигло высоких показателей во всех областях своей деятельности. Освоены, изучены, искоренены и взяты под вооруженную и научную охрану многие сотни гектаров лесной территории. Непрерывно растет мастерство специалистов и рядовых работников. Совершенствуется организация, сокращаются непроизводительные расходы, устраняются бюрократические и другие внепроизводственные препоны.
§ 2. Однако наряду с достигнутыми достижениями вредоносное действие Второго закона термодинамики,
§ 3. В связи с вышеизложенным предлагается в дальнейшем рассматривать проявления всякого рода случайностей незакономерными и противоречащими идеалу организованности, а прикосновенность к случайностям (пробабилитность) – как преступное деяние, либо, если прикосновенность к случайности (пробабилитность) не влечет за собой тяжких последствий, как серьезнейшее нарушение служебной и производственной дисциплины.
§ 4. Виновность лица, прикосновенного к случайности (пробабилитика), определяется и измеряется статьями Уголовного Уложения № 62, 64, 65 (исключ. пп. С и О), 113 и 192 п. К. или §§ Административного Кодекса 12, 15 и 97.
Примечание. Смертельный исход прикосновенности к случайности (пробабилитности) не является как таковой оправдывающим либо смягчающим обстоятельством. Осуждение, либо взыскание, в этом случае производится посмертно.
§ 5. Настоящая Директива дана …. месяца …. дня …. года. Обратной силы не имеет.
Перец облизал пересохшие губы и перевернул страницу. На следующем листе был приказ об отдаче под суд сотрудника группы Научной охраны Х. Тойти в соответствии с Директивой «О привнесении порядка» «за злостное потакание закону больших чисел, выразившееся в поскользнутии на льду с сопутствующим повреждением голеностопного сустава, каковая преступная прикосновенность к случайности (пробабилитность) имела место 11 марта с.г.». Сотрудника Х. Тойти предлагалось впредь во всех документах именовать пробабилитиком Х. Тойти…
Перец щелкнул зубами и посмотрел следующий листок. Это тоже был приказ: о наложении административного взыскания – штрафа в размере четырехмесячного жалованья – посмертно – на собаковода вооруженной охраны Г. де Монморанси, «беспечно позволившего себе быть пораженным атмосферным разрядом (молнией)». Дальше шли заявления об отпусках, просьбы об единовременном пособии по случаю утери кормильца и объяснительная записка некоего Ж. Люмбаго относительно пропажи какой-то катушки…
– Какого черта! – сказал Перец вслух и снова прочитал проект Директивы. Он вспотел. Проект был отпечатан на меловой бумаге с золотым обрезом. Посоветоваться бы с кем-нибудь, тоскливо подумал Перец, этак я совсем пропаду…
Тут дверь распахнулась, и в кабинет, толкая перед собой столик на колесиках, вошла Алевтина, одетая очень изысканно и модно, со строгим и серьезным выражением на умело подкрашенном и припудренном лице.
– Ваш завтрак, – сказала она деликатным голосом.
– Закройте двери и идите сюда, – сказал Перец.
Она закрыла дверь, толкнула столик ногой и, поправляя волосы, подошла к Перецу.
– Ну что, пусик? – сказала она, улыбаясь. – Доволен ты теперь?
– Слушай, – сказал Перец. – Ерунда какая-то. Ты почитай.
Она села на подлокотник, левой обнаженной рукой обняла Переца за шею, а правой обнаженной рукой взяла Директиву.
– Ну, знаю, – сказала она. – Все правильно. В чем дело? Может быть, тебе Уголовное Уложение принести? Прежний директор тоже ни одной статьи не помнил.
– Да нет, подожди, – нетерпеливо сказал Перец. – При чем здесь Уложение… При чем здесь Уложение! Ты читала?
– Не только читала, но и печатала. И стиль правила. Домарощинер ведь писать не умеет, он и читать-то только здесь научился… Кстати, пусик, – сказала
– Да плевал я на Домарощинера! – сказал Перец. – Ты мне объясни, что я…
– На Домарощинера плевать нельзя, – возразила Алевтина. – Ты у меня еще пусик, ты у меня еще ничего не понимаешь… – Она надавила Перецу на нос, как на кнопку. – У Домарощинера есть два блокнотика. В один блокнотик он записывает, кто что сказал – для директора, а в другой блокнотик он записывает, что сказал директор. Ты, пусик, это имей в виду и никогда не забывай.
– Подожди, – сказал Перец. – Я хочу с тобой посоветоваться. Вот эту Директиву… этот бред я подписывать не буду.
– Как это – не будешь?
– А вот так. У меня рука не подымется – такое подписать.
Лицо Алевтины стало строгим.
– Пусик, – сказала она. – Ты не упирайся. Ты подпиши. Это же очень срочно. Я тебе потом все объясню, а сейчас…
– Да что тут объяснять? – сказал Перец.
– Ну, раз ты не понимаешь, значит, тебе нужно объяснить. Вот я тебе потом и объясню.
– Нет, ты мне сейчас объясни, – сказал Перец. – Если можешь, – добавил он. – В чем я сомневаюсь.
– Ух ты, мой маленький, – сказала Алевтина и поцеловала его в висок. Она озабоченно поглядела на часы. – Ну, хорошо, ну, ладно.
Она пересела на стол, подложила под себя руки и начала, глядя прищуренными глазами поверх головы Переца:
– Существует административная работа, на которой стоит все. Работа эта возникла не сегодня и не вчера, вектор уходит своим основанием далеко вглубь времен. До сегодняшнего дня он овеществлен в существующих приказах и директивах. Но он уходит и глубоко в будущее, и там он пока еще только ждет своего овеществления. Это подобно прокладке шоссе по трассированному участку. Там, где кончается асфальт, и спиной к готовому участку стоит нивелировщик и смотрит в теодолит. Этот нивелировщик – ты. Воображаемая линия, идущая вдоль оптической оси теодолита, есть неовеществленный административный вектор, который из всех людей видишь только ты и который именно тебе надлежит овеществлять. Понятно?
– Нет, – сказал Перец твердо.
– Это неважно, слушай дальше… Как шоссе не может свернуть произвольно влево или вправо, а должно следовать оптической оси теодолита, так и каждая очередная директива должна служить континуальным продолжением всех предыдущих… Пусик, миленький, ты не вникай, я этого сама ничего не понимаю, но это даже хорошо, потому что вникание порождает сомнение, сомнение порождает топтание на месте, а топтание на месте – это гибель всей административной деятельности, а следовательно, и твоя, и моя, и вообще… Это же азбука. Ни единого дня без директивы, и все будет в порядке. Вот эта Директива о привнесении порядка – она же не на пустом месте, она же увязана с предыдущей Директивой о неубывании, а та увязана с Приказом о небеременности, а этот Приказ логически вытекает из Предписания о чрезмерной возмутимости, а оно…
– Какого черта! – сказал Перец. – Покажи мне эти предписания и приказы… Нет, лучше покажи мне самый первый приказ, тот, который в глубине времен.
– Да зачем это тебе?
– То есть как – зачем? Ты говоришь, что они логично вытекают. Не верю я этому!
– Пусенька, – сказала Алевтина. – Все это ты посмотришь. Все это я тебе покажу. Все это ты прочитаешь своими близоруконькими глазками. Но ты пойми: позавчера не было директивы, вчера не было директивы – если не считать пустякового приказика о поимке машинки, да и то устного… Как ты думаешь, сколько времени может стоять Управление без директив? С утра уже сегодня неразбериха: какие-то люди ходят везде и меняют перегоревшие лампочки, ты представляешь? Нет, пусик, ты как хочешь, а Директиву подписать надо. Я ведь добра тебе желаю. Ты ее быстренько подпиши, проведи совещание с завгруппами, скажи им что-нибудь бодрое, а потом я тебе принесу все, что ты захочешь. Будешь читать, изучать, вникать… Хотя лучше, конечно, не вникай.