Улпан ее имя

Мусрепов Габит Махмудович

Первым его заметил Барс – Барс и бросился за ним напрямик. Волк злобно оглянулся, почуял собак, лошадей, людей с лошадьми – и понял, что нужно уходить. Он опережал их примерно на версту.

– Смотри!.. – возбужденно крикнул Садыр. – Большой… Это арлан – самец!

Он поскакал следом за Барсом, а Мусреп немного выждал. Он следил за Садаком – тот взял направление вбок, наперерез, и не очень торопился. Мусреп повернул коня.

Через некоторое время волк, Барс и Садыр исчезли из виду. А Садак и не думал отклоняться от выбранного пути. Иногда он высоко подпрыгивал,

головой в ту сторону, где волк скрылся.

Мусреп знал, что сейчас происходит… Верхним чутьем берет волка Садак, запах то отдаляется, то приближается – это заметно, пес то начинает беспокоиться, то успокаивается… Он может различить, что волк начинает уставать – примешивается запах пота. Тяжел… Наелся недавно, или вообще ожирел за лето от сытной жизни? Знает Садак – встреча предстоит с арланом, а не с волчицей. Волчицу в это время в одиночку не встретишь – она приучает к охоте подросших волчат. А волк? Он задрал недавно овцу – кровью овечьей тоже пахнет.

Садак растерянно замер… Запах… Куда исчез волчий запах? Садак снова подался вперед, но замер снова – и понял. Волк свернул в сторону. Но ветер все равно оттуда. Сейчас, сейчас… Он оглянулся на хозяина, словно прося прощения, и стремительно свернул, с прежней уверенностью помчался наискосок.

Мусрепу передалась его возбужденность, и он огрел коня плетью, но конь, как всегда у него, из лучших, быстрых, не поспевал – Садак все больше отдалялся. А потом и Мусреп из седла увидел волка. Тугой стрелой сбоку ударил его Садак, и волк упал, перевернулся два или три раза, и сзади Барс настиг его, и собаки и волк сплелись в один клубок.

– Молодец, мой Садак! Молодец, Барс! – кричал на всем скаку Мусреп, размахивая плетью, где в самый кончик был вплетен тяжелый свинец.

Но когда он оказался рядом с побоищем, делать ему было нечего – волк обливался кровью, внутренности его были вывалены на снег. Это Барс постарался.

Снова его собаки доказали, что равных им нет. Нет даже у того, кого зовут Мусреп-охотник. На этот раз Садак и Барс применили одну из своих уловок – так, должно быть, обстановка требовала. Последние шагов пятьдесят Садак прополз на брюхе, не попасться бы на глаза волку, и в нужное мгновение кинулся, сшиб с ног, вцепился в горло… А тут подоспел Барс, разъяренный погоней, вонзил клыки в волчье брюхо, два раза мотнул головой…

Мусреп забросил волка к Садыру, на круп его коня. Собаки с видом победителей бежали рядом и время от времени рычали – волчья голова бессильно свешивалась, и конь Садыра тоже настороженно всхрапывал, хоть и понимал – волк мертвый, опасности никакой нет.

На полпути им встретился аул Артыкбая. Нельзя было не заехать к старику, и уж тем более нельзя – не подарить ему добытого волка. Ухватив заднюю лапу, Мусреп поволок его за собой в юрту.

– Артеке, – сказал он, – этот волк – ваш…

Да, не был избалован – не то, что дружбой, а простым человеческим вниманием старый батыр. Он сел в постели, обе руки протянул Мусрепу:

– Ойбай, родной! Жена, ставь казан, будем той делать. Первый раз за пятнадцать лет в моей юрте появилась волчья шкура!

Может

быть, он преувеличивал – наверное, сородичи оставляли ему долю охотничьей добычи. Но уж искреннюю его радость никакому сомнению подвергнуть было невозможно.

К вечеру и Есеней навестил Артыкбая.

С волка уже сняли шкуру и распялили на кереге – решетчатой стене. Морда дотягивалась почти до ууков – верхних жердей, соединяющих решетку с шанраком, а хвост стелился по полу.

– Туркмен, это ты подарил волка Артеке? – ревниво спросил Есеней.

– Да, я… – небрежно ответил Мусреп. – Только этот вот и подвернулся…

– Хорош… Матерый! – не мог не отметить Есеней. – Пусть ваш достаток, Артеке, умножится три раза по девять раз! Но мы тоже не с пустыми руками…

Откинулся полог, и в юрте появился Мусреп-охотник, выставив перед собой двух красных лис.

– Где моя Улпан?.. – заговорил он. – Где моя белоснежная? Иди сюда… Прими мой аип… Ассалаумаликем, Артеке! Ваша семья, ваш скот – все живы-здоровы? Улпанжан, твой агай [32] провинился перед тобой. Возьми и прости меня. Здравствуй, Несибели. Ты, наверное, не устаешь смеяться надо мной? Ладно, смейся. Люди любят посмеяться над глупой старостью…

32

Агай – старший брат, дядя, может употребляться уважительно к мужчине, старшему по возрасту.

Улпан подошла к нему и приняла лисиц.

– Вы отдаете, а я беру… – сказала она, улыбаясь. – А теперь возвращаю их вам обратно. Не надо мне аипа… – И она снова положила лисиц на подставленные руки охотника.

Усаживаясь на почетном месте, Есеней вмешался в разговор:

– Аипы бывают возвратные и бывают невозвратные, говорю я как бий… – Он явно намекал, что гнедой с серым хребтом – Музбел-торы так и остается за Улпан. На охоте, с самого утра, Есеней придумывал – как бы втянуть девушку в беседу…

И Улпан уже чувствовала, что нельзя, неудобно отмалчиваться, и ответила шуткой:

– А можно считать возвращенным коня, который вернулся в косяк, в свой?

Есеней понял – она имеет в виду, что Музбел-торы, вместе с лошадьми Артыкбая, присоединяется к табунам Садыра. Он принял ее шутку и сам в шутку намекнул:

– Вернуться к своим?.. Это значит, хочет увести весь косяк.

Улпан насторожилась, но не показала вида. Что хочет старик сказать? Намекает на калым, который он готов заплатить? Надо постараться отогнать у него эту мысль!

– Лошади, приобретенные целым косяком, – сказала она, – не приносили добра нашей семье.

Туркмен-Мусреп прислушивался. Что-то будет… А Мусреп-охотник ничего не понял из этих иносказаний, лис он держал в руках, и завел речь о своем:

– Улпанжан! Пусть я буду твоей жертвой, да пропади он пропадом, этот аип! Считай – я делаю подарок твоему отцу. Возьми лисиц. Не возьмешь – брошу…

Что оставалось делать? Улпан взяла, унесла лисиц в соседнюю юрту и тут же вернулась – разливать чай.