Улпан ее имя
Шрифт:
– Как хочешь…
Через некоторое время Улпан приблизилась к Есенею и положила руку ему на колено. Она хотела ущипнуть его, но тело, жесткое, как высохшая сыромять, не поддалось пальцам. Тепло руки он почувствовал.
– Ты обиделся?
– Обиделся и думал быть обиженным до вечера, до темноты… Но рядом с тобой обиды быстро забываются.
Они въехали в лес – место это носило длинное название: холмистый берег озера с водопоем…
– Теперь выбирай, смотри… Чтобы потом не жалела.
Улпан тронула коня
– Я хочу здесь…
В густом лесу, в котором березы стояли вперемешку с зеленовато-серыми осинами, лежала, словно островок, поляна, поросшая травами, залитая в это время дня солнцем.
– А твой карашы-аул расположится немного подальше. Нам же, нам вдвоем хватит и этого уголка.
– Я был здесь, – отозвался Есеней. – Мне здесь понравилось. Но я хотел, чтобы ты сама выбрала.
– Ставишь свою печать?
– Считай, что поставил. Шондыгул, запомни место, сюда приведешь плотников.
– А теперь давай сразу решим – где поселим другие аулы?
– Ты видела по дороге?.. Там еще три лесные гривы, все вытянуты одна за другой, расстояние между ними не больше версты. Чем не зимовка для трех аулов?
Первая из трех грив – та, что поближе к озеру, тоже понравилась Улпан, и она предложила:
– Ты без Садыра – как без рук… Пусть зимует со своими родичами здесь?
– Ставлю печать!
Следующий лес был подлиннее, погуще, на восточной его окраине было неглубокое озеро.
– А здесь пусть расположится аул Еламана.
– Это ты про Туркмена говоришь?
– Есеней, что ты твердишь – Туркмен, Туркмен. Брось! Среди твоих сородичей я не встречала никого, кто был бы сибаном лучше Асрепа и Мусрепа!
– Бросил… Это урочище называется Эльтин-жал, здесь могут поселиться два аула, не мешая друг другу.
– Кого ты хочешь, того и сели. Мусреп-агай такой человек, он может с любым ужиться.
Дальше Улпан не поехала. Не глядя, она предназначила последнюю лесную полосу для Иманалы. Хоть подальше будет от нее, от ее дома.
Есеней усмехнулся:
– Вы с Иманалы – как две звезды на небосводе, и одна непременно хочет затмить другую.
– Зачем? – пожала плечами Улпан. – Моя звезда постоянно рядом с твоей, от нее – и свет, и тепло. Видишь, и Музбел-торы согласен… – Конь мотал головой, отгоняя мошкару, и Улпан призналась: – Я нарочно держу его привязанным к поясу юрты. Иманалы как увидит коня, твой аип, чуть не лопается от злости!
– Так, так… – покачал он головой. – А старая зимовка?..
– Аулу Беспая? – предложила она. – Целиком?..
– Что с тобой поделаешь? Да, целиком.
За минувшие месяцы Улпан научилась заботиться не только о нарядах… Когда ей чего-то хотелось добиться, она нужные ей слова высказывала устами Есенея, а когда что-то говорила сама, то успевала условиться с ним. И Есеней поддерживал ее: «Вот
На месте покинутого становища их ждал Кенжетай. Лошади были запряжены в тарантас, а Кенжетай в тени дерева старательно взбалтывал кумыс.
После долгой поездки, в самую жару, кумыс был просто необходим, и, пока все не напились досыта, Есеней не заводил разговора с Шондыгулом о своем поручении.
– Мы на джайляу приедем дня через два, через три, не раньше, – сказал он. – А ты поезжай, не задерживаясь, чтобы расселить аулы.
– Расселить, как всегда расселялись?
– Ты что, не слышал?
– Я не слушаю, о чем ты говоришь с байбише.
– Е-е… Если б не надо было, я бы сказал – не слушай.
Пришлось повторять. Их аул остановится на старом месте, где всегда. Там, где прежде стоял Иманалы, будет проводить лето аул старшего брата Улпан.
– Это Есеке говорит про аул Мусреп-агая, – объяснила она.
Иманалы, значит, поселится на краю, за аулом Беспая – там, где раньше – Мусреп.
По дороге Шондыгул должен был завести в табун их лошадей и свою – обменить на свежую, чтобы нагнать кочевье. Не дойдя до дерева, где лошади были привязаны, он вернулся:
– А карашы-аул где будет?
– Пусть ставят юрты поближе к озеру, чем прежде ставили. А наш аул немного сдвинется.
Шондыгул поехал следом за теми, кто уже откочевал на джайляу. Торопился – и все равно чуть не опоздал. Аул Иманалы он нагнал, когда тот сворачивал на свое прежнее место. Сам Иманалы, хмельной от кумыса, ехал впереди, в окружении известных всему сибанскому роду драчунов и забияк. Шондыгул сдержал коня, пустил шагом.
– Доброго тебе кочевья… – приветствовал он брата Есенея, и на старинное пожелание тот должен был ответить благодарностью.
Но Иманалы никогда ни с кем и ни с чем не считался.
– Уж не у тебя ли этого добра попросить? – сказал он.
Шондыгул хорошо знал вздорный нрав Иманалы и не привык его выпады оставлять без внимания.
– Что у меня есть такого, что бы я мог уступить тебе? Я не поздороваться с тобой спешил. Я привез от старшего твоего брата приказ – нынешним летом ты станешь за аулом Беспая.
– Может, я Туркменом стал, чтобы селиться на отшибе?
– Кто ты – не у меня, у своего брата спроси.
– Ултан-кул, он и есть ултан-кул, – злобно покривился Иманалы. – Не был бы ултан-кулом – прямо сказал бы, приказ не от моего брата. Это придумала наглая токал! К нам без штанов приехала! А распоряжается! Как в своем голодраном ауле!
Ултан-кул – раб, бесправный, подстилка, о которую всякий может вытереть подошвы. Иманалы хотел уязвить Шондыгула – его прадед пришлым был в этих краях, без роду, без племени.