Ультиматум Борна

Ладлэм Роберт

– Мой голос никогда не обладал таким весом, но я уверяю вас, что эти рассуждения о тех многих, кто никогда не рисковал, потому что их прогнозы оставались только прогнозами, всего лишь теория. Это безопасная позиция… В отличие от вашей, судья. Вам может потребоваться защита, которую мы готовы предоставить. Каков ваш ответ?

– Господи Иисусе и Пресвятая Богородица, ну и деловой же у вас подход…

– Я не могу иначе, – ответила Мари, глядя на старика из Бостона. – Я хочу, чтобы вы остались с нами, но не собираюсь вас упрашивать. Если нет – я просто оставлю вас ни с чем,

и можете возвращаться обратно, на улицы Бостона.

– Вы уверены, что вы не юрист – или, скорее, верховный палач?

– Как вам будет угодно. Просто ответьте мне.

– Да кто-нибудь мне в конце концов объяснит, что тут происходит?! – не выдержал Джон Сен-Жак.

– Ваша сестра, – отозвался Префонтейн, нежно глядя на Мари, – только что завербовала рекрута. Она четко обрисовала все перспективы, что очень ценят адвокаты, и ее железная логика, вкупе с прелестным личиком, обрамленным темно-рыжими волосами, не оставляет мне выбора.

– Что?..

– Он предпочел остаться на нашей стороне, Джонни. Проехали.

– Да зачем он нам нужен?

– По множеству различных причин, молодой человек, – ответил судья. – В определенных ситуациях самодеятельность – не лучший способ решить проблемы, если только вы хорошенько не защищены с юридической точки зрения.

– Сестра, ты думаешь, это будет правильно?

– Во всяком случае, братишка, это не так плохо. Но решать Джейсону – черт – Дэвиду!

– Нет, Мари, – сказал Джон Сен-Жак, пристально глядя в глаза сестре. – Пусть решает Джейсон.

– Мне кажется или я где-то встречал это имя? – спросил Префонтейн. – Имя «Джейсон Борн» было написано на стене вашей виллы.

– Это было сделано по моему указанию, – объяснил не совсем фальшивый герой Франции. – Так надо.

– Не понимаю… и тем более не понимаю, что это за «Шакал» или «Карлос», о котором вы так свирепо меня расспрашивали, когда я еще не знал, на каком свете нахожусь. Я думал, что «Шакал» – это миф.

Старик по имени Жан-Пьер Фонтейн посмотрел на Мари; та кивнула.

– Карлос по прозвищу Шакал действительно легенда, но никак не миф. Он профессиональный убийца, которому пошел шестой десяток; говорят, что он болен, но все еще полон яростной ненависти. Он человек со множеством лиц и обличий; одни люди по каким-то причинам его любят, другие ненавидят, считая исчадием ада, – и все по-своему правы. Я как раз тот, кто испытал к нему всю гамму чувств, относился к нему и так, и этак, но вы вряд ли сможете это понять, мы с вами слишком разные, преподобный Фома Аквинский.

– Merci bien [29] .

– Однако ненависть, которая владеет Карлосом, растет, словно раковая опухоль в его стареющем мозгу. Единственный человек сумел вычислить его; этот же человек обманул его, перехватил пальму первенства по убийствам, лишив Шакала работы; убийство за убийством он сводил Карлоса с ума, когда тот пытался вернуть свою репутацию непревзойденного киллера. Этот же человек повинен в смерти любовницы Шакала – не просто любовницы, а женщины, которую Карлос знал

и любил еще с детства, прошедшего в Венесуэле, она была его главным союзником. Это единственный человек, один из сотен или даже тысяч, посланных правительствами разных стран, который когда-либо видел лицо Шакала. Человек, который все это сделал, – продукт американской разведки, необычный человек, он вел смертельно опасный образ жизни на протяжении трех лет. И Карлос не успокоится, пока этот человек не будет наказан… и убит. А зовут этого человека Джейсон Борн.

29

Вы очень любезны (фр.).

Ошарашенный рассказом француза, с недоверием в глазах, Префонтейн перегнулся через стол.

– А кто такой этот Джейсон Борн? – спросил он.

– Мой муж, Дэвид Вебб, – ответила Мари.

– Господи, – прошептал судья. – Можно мне чего-нибудь выпить?

Джон Сен-Жак позвал:

– Рональд!

– Да, босс! – отозвался снаружи охранник, чьи сильные руки час назад держали хозяина за плечи на двадцатой вилле.

– Будь добр, принеси нам виски и бренди. Бар должен быть полон.

– Уже иду, сэр.

На востоке неожиданно запылало оранжевое солнце; его лучи проникали сквозь еще висевшую кое-где над морем утреннюю дымку. Тишина за столом была нарушена тихим и напряженным голосом старого француза.

– Я не привык, чтобы меня обслуживали, – произнес он, отрешенно глядя поверх перил на светлеющие воды Карибского моря. – Когда кого-нибудь о чем-то просят, я всегда думаю, что это относится ко мне.

– Больше этого не будет, – тихо сказала Мари и после небольшой паузы добавила —…Жан-Пьер.

– С этим именем каждый может жить…

– Почему бы вам не остаться здесь?

– Qu’est-ce que vous dites, madame? [30]

– Подумайте об этом. Париж может оказаться не менее опасным для вас, чем улицы Бостона для нашего судьи.

Упомянутый судья пребывал в этот момент в задумчивости, рассматривая принесенные на стол бутылки, бокалы и ведерко со льдом. Без особых церемоний Префонтейн протянул руку и налил себе хорошую порцию из ближайшей к нему бутылки.

30

Мадам, что вы сказали? (фр.)

– Я должен задать пару вопросов, – с ударением произнес он. – Можно?

– Валяйте, – ответила Мари. – Не уверена, что смогу или захочу ответить, но давайте попробуем.

– Эти выстрелы, надпись на стене – мой «кузен» утверждает, что красные слова появились по его указанию…

– Так и есть, mon ami. Так же, как громкие выстрелы.

– Для чего?

– Все должно выглядеть естественно. Выстрелы должны были дополнительно привлечь внимание к тому, что произошло.