Улыбайтесь, сейчас вылетит птичка
Шрифт:
– Домой к тебе идем, - продолжает он.
– Ты звонишь при мне и говоришь, что, мол, так и так, больше встречаться не будем.
– Она спросит, почему? Спросит, не избили ли меня ? Подумает, что меня избили и запугали.
– Не волнуйся,- говорит Женька, - за свою гордость, поздно за нее волноваться . Ты скажешь, что отказываешься от встреч ради друга Кости, и это будет справедливо.
– Все так, - говорю, - но мы ее не спросили.
– "Мы " уже говорю, словно теперь мы с Женькой в сговоре против Наташи.
– Может, Наташе будет плохо от этого, может, она уже давно меня любит.
– А вот это меня не гребет, - говорит Женька уже более строгим голосом.
–
– Так я как раз о Наташе...
– Не на-а-до. О себе, а не о Наташе! Хочешь и на елку влезть, и жопу не ободрать... Ты только не думай, что сможешь нас надуть, - продолжает он. Что сможешь отказаться по телефону, а потом встретиться тайком, все объяснить и продолжать. Не выйдет. Мы будем за вами следить. А если не пойдешь сейчас звонить, мы тебе здесь же ноги переломаем, а если обманешь потом, то уж я Лаптю мешать не стану, пусть он тебя разрисует, как умеет.
– Ну хорошо, - с глубоким вздохом то ли сожаления, то ли облегчения соглашаюсь я,- идем...
– Ребята, все в порядке, мы договорились, - обращается Женька к собравшейся ассамблее. Они стоят, смотрят: не все еще ясно, почему нужно расходиться, так и не поколотив Зеленого (Зеленый - это у них моя кличка, надо полагать - из-за фамилии).
– Он больше не будет. Скажи, что ты больше не будешь, - толкает он меня в бок.
– Да, - говорю, - не буду.
– Нет, ты скажи им внятно: я больше не буду.
– Я больше не буду, - покорно повторяет наш " рыцарь ", понимая, что это звучит совсем по-детски; презирает себя за это еще больше и, чтобы окончательно не упасть в своих глазах и, что еще важнее - в их, произносит свое " больше не буду " с выражением: я сейчас вынужден, но все равно буду, буду, и не надейтесь. Но никто, на его счастье, этого подтекста не замечает, и ребята с негромким и недовольным ропотом начинают расходиться. Мы с Женькой идем звонить.
Все происходит, как и предполагалось, она кричит в трубку что-то вроде: "Ты жив? " - я подтверждаю, что жив и даже невредим.
– Да? Ты не врешь?
– не доверяет Наташа, и даже легкое разочарование слышу я в ее голосе.
– Да. Мы должны встретиться, я тебе кое-что должен сказать.
Женька начеку, он шепчет рядом:
– Никаких встреч! Сейчас объясняй, по телефону.
Но я же не могу передать Наташе по телефону, что мой разговор под контролем, а потому я сейчас буду говорить не то, что думаю. Однако приходится, и я говорю все то, о чем условились с Женькой. Телефон стоит в коридоре, проходят соседи, с любопытством косясь на нашу пару, и Женька со всеми здоровается, улыбаясь, а мне от этого еще неудобнее. Единственная надежда на то, что потом как-нибудь найду способ объясниться с Наташей, которая никак не может разгадать драматический ребус: почему я хочу отказаться от нее? И я чувствую, что она начинает подозревать меня в простой трусости. Но ведь я по большому-то счету не испугался ничего на протяжении всего прошедшего эпизода, однако по телефону не подмигнешь, а товарищескому патриотизму по отношению к влюбленному в нее Косте она не доверяет.
– Почему, ну почему?
– шепчет она и, слышу, начинает плакать.
"По кочану ",- стандартно ответил бы поздний Качан на этот сакраментальный вопрос, а сейчас он категоричным тоном майора внешней разведки, отправляющегося в бессрочную командировку в одну из стран НАТО и вынужденного объясниться с женой по этому поводу, говорит:
– Так надо!..
– Суровая непреклонность этой фразы, ее чекистский холодок чуть скрашивается последним повтором, мягким, утешающим и ласковым (вот крючок в будущее,
– Так надо... Наташа...
– И это единственное, что он сейчас при Женьке может себе позволить.
Володя вешает трубку и поворачивается к командиру с немым вопросом: ну что, доволен? Так же безмолвно Женька выражает своим лицом, что получил полное удовлетворение. Заключение позорного Брестского мира можно отпраздновать в молочном кафе на углу, за бокалом полезного молочно-фруктового коктейля и тарелочкой хлебного супа со взбитыми сливками (фирменное блюдо латышских кулинаров).
Тем же вечером он перезвонил Наташе и рассказал о том, как он не убежал, а вернулся, и как потом сила его характера вынуждена была уступить силе обстоятельств. Наташа поняла. Далее он объяснил, что в силу тех же обстоятельств они некоторое время не встретятся нигде, кроме школы, за ними будут следить, и они имеют право только здороваться, но холодно и нейтрально.
Наташа должна делать вид, что обиделась и он ее больше не интересует, как трус и предатель. А потом он найдет способ назначить ей свидание в месте, где их не засекут.
Усыпив таким образом бдительность соглядатаев и заставив их поверить, что он играет по правилам, Володя, проходя как-то раз мимо Наташи на школьной перемене, случайно задел ее плечом, извинился и пошел дальше. Но именно в тот момент, когда задел, в кармашек ее школьного форменного передника попала записка, в которой Володя предлагал встретиться в 16.00 в читальном зале библиотеки на улице Стрелковой, идущей прямо к школе от Стрелкового же парка.
Записка была передана ловко и незаметно, почти так же, как в некоторых шпионских фильмах, которые Володе довелось к этому времени посмотреть.
Он шел к месту свидания со спортивной сумкой, якобы на тренировку, и поминутно проверял, нет ли за ним " хвоста ", все делая, как в кино: то у него шнурок развяжется, и он, присев его завязать, оглядит улицу, то вдруг что-то заинтересует его в витрине магазина и в отражении он опять проверит, кто там сзади; то юркнет в ближайший подъезд и выйдет тридцатью метрами дальше через проходной двор - все было глупо - никому он был не нужен. Но интересно же!
Адреналин играл в крови нашего местечкового Абеля, и он рывками и зигзагами приближался к месту "явки ", к библиотеке. В последний раз оглядевшись перед дверью, он вошел. Наташа уже была там. С белым лицом сидела она за дальним столом читального зала, напряженно уставившись в дверь, и руки ее машинально перелистывали интереснейший справочник для садовода-любителя в поисках главы "Перекрестное опыление ". Ее порыв встать навстречу появившемуся Володе был им тут же пресечен, он сделал ей знак оставаться на месте, взял себе тоже кипу каких-то журналов и сел недалеко от раскрытого окна спиной к нему и лицом к Наташе. Их разделяло семь-восемь столов, но народу в зале было мало, и никто не заслонял обзор дорогого предмета, который вместе с опасностью стал еще дороже и притягательнее. Они стали друг на друга смотреть. Но как! Все, что не могло состояться в физическом плане, выражали сейчас одни глаза, между первым и последним столом читального зала образовалось поле, ионизированное большими чувствами, электрическая цепь замкнула два полюса с разноименными зарядами "Наташа " и "Володя", и между ними пошел ток высокого напряжения. И это материализовалось настолько, что, когда Володины глаза гладили Наташино лицо, волосы, фокусировались на ее губах и даже расстегивали ее кофточку, Наташа краснела и эту кофточку поправляла, и волосы тоже - хотя реально к ней не прикасался никто! Семь столов между ними! Целомудреннее свидания и захочешь - не придумаешь.