Улыбка АшерыИзбранные рассказы. Том 2
Шрифт:
— Собираясь уходить, Береника обвела глазами нашу мастерскую. Взор ее случайно упал на мою неоконченную работу.
— «А это что»?!.. — изменившимся голосом вскричала она, кидаясь к вылепленной мною голове. — «Это он!.. Мальчик, зачем ты мне говоришь, что его нет, если ты его видел?!.. Это он! Только лет на десять моложе, чем я его помню. Когда Иошуа приходил к нам в Гадару, он был с бородою»…
— «Госпожа, ты ошибаешься. Это не Иошуа бен Иозеф. Это лицо моего случайного путника на Иордане».
— «Ты не лги! Ты видел его
— «Госпожа, я не владею еще достаточно искусно резцом, чтобы исполнить это в мраморе, не говоря уже о бронзе».
— «Ничего, ты только окончи ее в воске и глине, остальное довершат за тебя другие, а я дам тебе столько золота, что ты в состоянии будешь ехать как хотел, в Пергам, или Афины, усовершенствоваться в своем мастерстве».
— Расспросив меня затем во всех подробностях об исцелившем мне ногу попутчике, Береника с уверенностью продолжала утверждать, что это был сам Иошуа бен Иозеф. — «Его не могли казнить! Это сошедший на землю бог… или сын бога», — задумчиво прибавила она. — «Мне известно, что у него в Галилее есть мать… Так исполни же то, о чем я тебя прошу», — сказала она уходя.
— Добрые мои хозяева от души поздравили меня с удачей. Старик просил лишь слепить ему на память из воска такой же барельефный портрет, как и тот, что я сделал для его жены и подписать под этой работой мое имя.
— «Я уверен теперь», — сказал он, — «что ты завоюешь себе большую славу и мне лестно будет лежать в гробнице из собственной мастерской, чувствуя, что мое лицо на стенке этой гробницы перейдет в другие века».
— Береника осталась довольна исполненным мной изваянием и сдержала свое слово. В скором времени я уехал на полученные от нее деньги в Пергам.
— С тех пор прошло много лет и сбылось предсказание моего таинственного спутника. Мне надоело гоняться за славой. Порою мне мучительно хочется вновь стать скромным, застенчивым юношей, идти под прохладною сенью смоковниц вдоль берегов сверкающего здесь и там сквозь зелень садов Иордана и вновь слушать проникавшие некогда в сердце мое речи того, кто так чудесно помог мне стать тем, чем я стал…
— Скажи мне, — закончил, обращаясь к жрецу, взволнованный вспыхнувшими переживаниями Архипп, — кто был мой попутчик?
Немного подумав, Зенодот медленно провел рукою по белой своей бороде и произнес:
— Я присоединяюсь к мнению, высказанному тебе Береникой, это был сын какого-нибудь из богов.
— В таком случае, да примет он благосклонно мое возлияние!
И, выпрямившись во весь рост, лицом к заходящему солнцу, художник медленно вылил из своей серебряной чаши тонкой золотистой струей падавшее на мраморные плиты хиосское вино.
Улыбка
Волосы твои черны, как листья деревьев безлунною ночью, и как сицилийский папирус шелестит белое платье твое.
Напевая, проходишь ты мимо сада, где работаю я, и сандалии твои стучат по камням, подобно копытцам газели.
Брови твои властны, как слово великого царя в Вавилоне, и душу мою оковала ты ими.
В ожидании улыбки твоей…
Ибо когда улыбаешься ты, о карфагенянка, я забываю плен свой, тоску по родине и все клятвы мои, оставленные девам Родоса…
Твердой мотыгой я бью желтую рыхлую землю. Горячий пот ручьями струится по моей обожженной солнцем спине.
Усталый, я не могу разогнуть поясницы; в глазах же моих танцуют красно-зеленые пятна…
О бог Аполлон, сжалься над эллином! Некогда я, подобно Тебе, натягивал лук…
А вы, приморские ветры, дохните в лицо мне свежестью волн и принесите на крыльях своих аромат черно-синих волос той, кто прекраснее всех в стране Ашторет!
Как заря, румяны ланиты твои и, как черные звезды, глаза.
Легка походка твоя, и сладко звенят золотые цепочки у ног.
Благоухание струят белые цветы в волне твоих пышных волос.
Отдаваясь солнечной ласке, как радостный сон проплываешь ты мимо меня, светлым легоньким зонтиком защищая от загара лицо.
Бойся тягостных стрел знойного Локсия, финикийская дева! Вечером проходи мимо не защищенных тенью полей.
Вечером и твоя тень станет длиннее, и тогда, пав на колени, я могу незаметно ее поцеловать…
Свобода и месть снились мне этой ночью.
Как белые призраки встали вдали очертанья триер славной Эллады.
Дружно били по чуждым волнам тяжелые весла. Ярко пестрели вдоль по бортам боевые щиты, где на красной доске гордо белело родосское Ро.
И одно за другим тонули в жестоком бою встречавшие эллинский флот суда карфагенян.
А когда по каменным плитам объятого ужасом порта задвигались стройно в звонкую медь одетые лохи, когда запели тревожно длинные трубы и неподвижные трупы легли по площадям и на ступенях храма Мелькарта, — я вышел навстречу гоплитам Эллады.
Вместе с ними жег я дворцы и убивал карфагенян, пока не приблизился к черному дому, где с высоких дверей скалили зубы золотые пасти разгневанных львов.
С обрызганной кровью секирой в руках перепрыгнул я за порог.
Ибо знал я, что ты стоишь недалеко… Но когда я увидел тебя в одежде, белой как мел моего родимого острова, нежный твой лик заслонил для меня и разубранный пышно дворец, и трупы, и тяжкою медью одетых гоплитов Эллады…
Затем все исчезло, и сердце мое болезненно сжалось.