Улыбка Авгура
Шрифт:
– Ты думаешь, Павлик собирается?
– ужаснулся Макс.
– Нет, не думаю. Но он своего не упустит. Решит, например, продать часть дома, которая принадлежит его матери. Тетю Полю он уговорит - не сомневайтесь, она давно слушает обожаемого сыночка и никого больше... Или решит огородить свой угол колючей проволокой и забаррикадировать противотанковыми ежами. И ничего не попишешь - на вполне законных основаниях.
– Боже мой, но зачем?
– А просто так, из вредности. Вы что, Павлика не знаете?
– ахнула я.
Повисла напряженная тишина. Они не хуже меня знали Павлика. И в эту секунду осознали, что я говорю чистую правду.
–
– растерянно проблеяла тетя.
– Как что? Выкупать, конечно, соглашаясь на любые условия Павлика. Иначе он может продать материнскую часть не вам, а чертям собачьим! Но сначала, - я обреченно вздохнула, представляя каторжный труд, на который обрекаю себя и родичей, - Поищем копию завещания. Чем черт не шутит...
– Пожалуй, стоит поискать, - сказала Грета и поднялась с места. Сообразила, значит. Хорошо.
– Разделимся, - предложила я, - Ты поищешь в кабинете, Макс возьмет на себя гостиную, тетя - спальни, Нюся - кухню и холлы, ну а я - библиотеку.
– Но я собиралась к просветленной госпоже Ванде, - робко запротестовала тетушка, - Говорят, она очень сильный потомственный медиум. Невероятно сильный! Если мне удастся поговорить с Генрихом... если Ванда позволит... я спрошу у него...
Силы небесные!
– Тетя!
А могла, между прочим, и догадаться. Тетя давно увлекалась гадалками, колдунами, целителями, астрологами, хиромантами, магистрами несуществующих наук, академиками левых академий и прочей расплодившейся шушерой. Дядю, помнится, это смешило. До смеха ли ему сейчас?
– Тетя, - я взяла себя в руки, - Ты можешь собираться к кому угодно хоть к Рамсесу Четвертому, но сначала помоги нам. Никуда твоя Ванда не денется.
– Ника, ты не понимаешь!
– с негодованием воскликнула тетя Лиза, Ванда - особенная, она чистый ручей сокровенного знания, из которого хотят напиться многие, но не многим позволено. Она...
– Ага, - отмахнулась я, - Твоя Ванда - чистый ангел в грешной плоти. И сколько денег успел вытянуть твой просветленный херувимчик?
– задала я каверзный, как мне показалось, вопрос.
– Нисколько! Ни копеечки!
– восторжествовала тетя фальцетом. В ее глазах вспыхнул живой огонек, - Ее не интересуют деньги! Она просветленная! Помогая людям, Ванда совершенствует свой дух, готовит его к последующим реинкарнациям... Если бы ты видела ее глаза! Она смотрит не на человека, а прямо в его душу, в самую суть! Ее невозможно обмануть. Она совершенно особенная!
– Прекрасно, тетя, - сдалась я под яростным напором восклицаний, Решено, мы справимся без тебя.
На данном этапе меня вполне устраивало, что в ожидании встречи с просветленной Вандой тетя встряхнулась, перестала рыдать и даже накрасила губы.
***
Я отправилась в библиотеку и взялась за пыльную (в прямом смысле) работенку. Я снимала книги с полок, осторожно встряхивала их, заглядывала под обложку и ставила на место. Снимала и ставила. Снимала и ставила. Увлекательнейшее занятие, если учесть, что две стены длинной комнаты от пола до потолка вплотную заставлены книгами, среди которых попадаются энциклопедические словари толщиной в мою талию и настоящие фолианты в неподъемных кожаных переплетах. Чтобы добраться до верхних полок, приходилось влезать на шаткую стремянку, а я, между прочим, боюсь высоты. Каблуки в десять сантиметров - тот предел, за которым начинается страх.
Через полтора часа физических упражнений заныла поясница, неделикатно напоминая, что мне давно
Перелопатив не меньше двух тонн знаний, накопленных неугомонным человечеством, я нашла бело-розовый фантик от карамели "Мечта";, синий трамвайный билетик стоимостью три копейки (тоже раритет), поблекший список продуктов, начинающийся со строчки "шампанское - два ящ.";, написанный дядиной рукой, и лаконичную записку: "Завтра там же. Люблю. А."; Почерк влюбленного мне неизвестен. Се ту, как говорят французы. На этом перечень моих находок иссяк.
Я медленно разогнулась, схватившись за поясницу обеими руками, и обвела комнату мутным взором.
Для очистки совести заглянула за кресло, отодвинула в бок пегую волчью шкуру и перелистала подшивку "Озерских ведомостей";. Ни-че-го. Ексель-моксель! Зато совесть чиста.
У моих сокаторжников дела обстояли не лучшим образом - ничего путного они не нашли.
Итак, вряд ли дядя написал завещание и не сделал с него копию. А это значит, что завещания не было, нет и, по всей видимости, уже не будет. Что и требовалось доказать Фабе. Вместо точки ставлю черный кружок.
Макс умчался по своим делам, рыкнув мотоциклом. А я взяла полотенце и пошла освежиться на Тьмаку.
C удовольствием побарахталась в измельчавшей речушке, равномерно прогретой солнцем до песчаного дна, устроилась на полотенце, подставив бледную спину кровавому закату, и задумалась.
Принято считать, что блондинки - эгоистичные и тупые создания, они не думают, потому как им, бедненьким, не чем. А маленькие блондинки (я в частности) - вообще туши свет, сливай воду и беги от них, беги, пока не поздно. Не знаю, откуда пошла эта выдающаяся хиромантия, но однажды в теленовостях я услышала, что американские ученые провели исследования, в результате которых выяснилось, что интеллектуальный коэффициент блондинок ничуть не ниже, чем у шатенок или брюнеток. Спасибо, дорогие, утешили. Вам что, нечем было заняться? Спросили бы у меня, я бы и так сказала, без исследований, что мой рост и цвет волос, а также размер обуви и бюста никогда не мешали мне думать.
Итак, думаю. (Назло особо выдающимся кретинам в штанах, поскольку у женщин, верно говорю, ума не хватило бы тратить чистопородные баксы на подобную ерунду.) О чем бы мне подумать? Мыслей столько, что голова пухнет. Надо выбрать одну и обстоятельно пройтись по ней, а не скакать контуженой блохой по раскаленной сковородке.
Хорошо бы вспомнить точнее, что незабвенный дядюшка говорил о чертовом завещании. Помню, однажды он глубокомысленно изрек, обращаясь ко мне: "Я оставлю все тебе, детка, но и про других родственников не забуду";. Вот. И понимай как хочешь. В другой раз, перед тем, как выгнать меня из дома, а с ним это периодически случалось, сказал: "После моей смерти в семье останется только один мужчина... Макс, как ты догадываешься, не в счет... Этот мужчина должен будет позаботиться об остальных. И я ему помогу";. Я тогда не обратила внимание на его слова: дядя пребывал в отвратительном настроении, цеплялся ко всем и каждому, ерничал. Оглядываясь назад, я понимаю, что кое-какие шансы занять место главы семейства у Павлика были. Реализовались ли они - вот в чем вопрос. Хотя какой из Павлика мужчина... Да никакой. Скупой, эгоистичный, высокомерный. Разве это мужчина? Недоразумение в портках.