Улыбка химеры
Шрифт:
— Кому звонил?
— Легионеру.
— Ты ж в прошлый раз говорил, что едва его знаешь, что он, мол, лошадка темная.
— Ну, я... я его действительно плохо знаю... Было дело — пару раз он меня деньгами выручал. Ну, я и в этот раз хотел... А он — прости, говорит, нет денег. Я сказал — может, у Липы спросишь. Ну, у Филиппа. А он мне так, с усмешечкой: да что у него есть? Ты, мол, лучше у червонного короля — у Салютова то есть — займи. Вон подружку свою к нему подошли. Он ей сейчас ни в чем не Откажет — рад за смерть Витаса откупиться.
— А когда точно ты ему звонил? По какому
— Вчера утром, где-то около десяти, ну, как встали мы с Эгле. Звонил ему на мобильник Филиппа.
— То есть как это? Не понимаю.
— Ну, его телефон всегда у Легионера. Филипп сам на звонки не отвечает. Этот у него навроде автоответчика.
— А почему он не отвечает на звонки? Как странно! — Катя, не упустившая ни слова из этого импровизированного допроса, пожала плечами.
— Ну, откуда я знаю почему? Не отвечает, не хочет. Характер такой — дерьмо. Легионер ему говорил, кто звонит, тогда, если пожелает, трубку берет. Наш маленький босс Липа, он такой...
— И вы что же, после этого намека попросили Эгле поехать к Салютову в казино за деньгами? — спросила Катя.
— Я ее не просил! Ты что? Что я, совсем уже, что ли?.. Она сама все слышала, весь наш разговор. Начала собираться. Позвонила в казино, спросила, когда примерно там ждут Салютова.
— У кого она спросила? С кем говорила? — живо перебил его Колосов.
— Не знаю, с кем-то из охраны. Скорее всего с этим филином...
— С кем?
— С Китаевым, — Газаров косо глянул на Колосова. — Он про шефа все знает, следит за ним как филин... Ну, он, наверно, это и был. Сказал — Салютова ждут в «Маке» к трем часам. Она и решила ехать. А что было делать? Мне сигарет даже не на что купить было!
— А почему Эгле была так уверена, что Салютов даст денег? — спросила Катя. — Она что, и раньше к нему обращалась?
Газаров посмотрел на нее и внезапно густо покраснел.
— Я... Я ее не заставлял... Она сама. Он ей несколько раз деньги давал. Я сначала тоже подозревал — думал, она с ним... Она мне поклялась — нет, ничего не было. Просто он...
— Просто Салютов давал ей деньги за так, за красивые глазки, — Колосов хмыкнул, — спонсор какой, а?
— Подожди ты, — остановила его Катя, обернулась к Газарову. — Скажите, вы сейчас правду говорите или лжете?
Тот молчал, потом произнес:
— Я говорю правду. О ней сейчас я... я просто не мог бы соврать.
Глава 29
КАПИТАН И СТАРПОМ
Отгремели фанфары и трубы судьбы. Отгремели, отыграли... Где он прежде слыхал эту чудную фразу, Глеб Китаев припомнить не мог. Да это было уже и не суть важно. Итак, все, все отгремело. Улеглось. Труп из игорного зала забрали в морг, милиция убралась восвояси, служащие казино тоже тихо разошлись. Разбежались. Как крысы с тонущего корабля. А крейсер под названием «Красный мак» с гигантской пробоиной в корме шел ко дну. И из всего его многочисленного экипажа на борту остались только двое — капитан и старпом.
Давно-давно Глеб Китаев не совершал двух вещей: не напивался на рабочем месте и не вспоминал, как он служил срочную на Черноморском флоте. Многие годы срочная была так далека от его памяти,
Китаев сидел внизу в диспетчерской. Один. И был пьян. Когда отгремели эти фанфары и трубы и стало ясно, что все, все кончено, он достал из кармана ключи, открыл запертый ящик стола, извлек бутылку водки «Юрий Долгорукий» и крепко выпил, чтобы на душе стало не так погано и горько. Но легче не стало, нет...
Какое дело загубил! Какое предприятие...
Китаев сидел в бункере диспетчерской, как в трюме тонущего крейсера. Надо было думать, как выбираться из этой могилы, но... Где-то там, наверху, на мостике, на втором этаже, недалеко от каминного зала, где пристрелили Витаса Таураге, в комнате с наглухо занавешенным окном и запертой дверью еще был, оставался капитан этого корабля. Он тоже не покинул корабль, хотя знал, что тот скоро ляжет на дно. Может быть, он был так же безобразно пьян, а может...
Китаев вспомнил лицо Салютова, когда они вместе несли эту девочку с улицы в зал. Она уже была мертва. Но Салютов все пытался что-то сделать. Что он мог?
Надо же, какое дело загубили! Сколько надежд, сколько сил, сколько труда вложено — и все, все прахом...
Китаев смотрел на темный монитор над пультом. Все камеры, и внутренние и внешние, были отключены. Да и кому они теперь были нужны, все эти камеры, вся эта охранная электроника? Что она может?
Предупредить об опасности, остановить убийцу, вычислить «крота»? А ведь он, Китаев, чувствовал, давно печенкой чувствовал, что...
Мысли пришли одна за одной. Отрывочные мысли, вроде бы не связанные ни с воспоминаниями о флоте, ни с этой почти осушенной бутылкой «Юрика». Первая: если даже шеф продаст казино, мы все равно не окупим всех затрат. Разоримся к чертям.
Вторая: это кто-то из них... Кто? Кем бы ни был тот, кто все это загубил, я его убью. Узнаю — убью, уничтожу. Пополам разорву вот этими руками.
Китаев поднес ладони к лицу. Было время (давно, правда) — с рук мозоли не сходили, и когда он служил срочную, и когда потом после заочного института вкалывал простым мастером на судоремонтном. А теперь — нет мозолей. А на мизинце — толстом, как сосиска, — платиновая печатка с сапфиром. Шикарная вещь. Боже, сколько же денег, сколько сумасшедших денег — и все, все прахом...
Телефон. Звонок разорвал тишину диспетчерской. Нет, не все еще стихло здесь. Вот она — самая последняя труба.
— Да, я...
— Глеб, поднимись ко мне.
Шеф. Салютов. Капитан. Здесь, на борту. И не пьян.
Китаев, пошатываясь, вышел в вестибюль — серый, тусклый сумрак за окнами. Ну и ну! Уже утро. Он глянул на часы — почти девять. Когда же успела кончиться эта ночь?
В вестибюле, пустом и гулком, у фонтана на мраморном бортике сидела женщина в длинной шубе из чернобурки. Волосы ее черной волной рассыпались по плечам. Рядом на мраморном полу валялся разбитый сотовый телефон. Его уронили, а может, с размаха швырнули на мраморные плиты. Бог знает, как это было...