Улыбка смерти на устах

Литвиновы Анна и Сергей

Правда, едва Римма вышла на проселок, как тормознула рядом с ней женщина на «Киа Рио» – старая-престарая, под восемьдесят, а туда же, рулит. Высунулась с водительского сиденья, спросила бархатным преподавательским тембром:

– Девушка, вы в Малинники путь держите?

– Конечно.

– Подвезти?

– Буду премного благодарна.

– Садитесь. Денег не возьму, считайте, благотворительность. – А когда Римма на пассажирском сиденье устроилась, полюбопытствовала: – А вы к кому следуете? Да налегке? К нам тут без сумок с продуктами редко ходят, магазина нет.

– К Камышниковым я. К Юлии

Игоревне.

– В гости?

– Нет, по работе.

– Да? Какая ж у Юльки-то работа, сынуле едва годик минул?

– Так она и не работает. Работать с ней буду я.

– Да? И по какому, если не секрет, вопросу вы к Камышниковой?

Конечно, в клиентском договоре у них с Пашкой значилось, что обстоятельства дела являются строго конфиденциальными, включая даже сам факт обращения заказчика в сыскное агентство. Но в то же время соглашение давало им право опрашивать граждан об обстоятельствах события, по случаю коего их наняли. Поэтому Римма не видела большой беды в том, чтобы сказать соседке правду – вдруг та какой информацией владеет?

Римма и выложила все как есть. Мол, она частный детектив, расследует гибель отца Юлии Игоревны.

– Да, слышала я, что они отца схоронили. Но ведь он, говорят, с собой покончил?

– Младшая дочь, Полина, так не считает. А вы его самого-то, Игоря Николаевича Порецкого, знавали? – завязывался между ними непринужденный, практически соседский разговор.

– Нет, даже и не видела никогда. Он, по-моему, сюда и не приезжал ни разу. Ведь Камышниковы эту дачу снимают, и не так давно, второе лето. А у Порецкого-старшего, говорят, своя загородная недвижимость имелась, и со всеми, что называется, пирогами. Однако туда Юльку с Костиком не зовут, потому как зять там явно ко двору не пришелся.

Дама аккуратно рулила по проселку, умело объезжая ямы, и не переставала рассказывать. Римма возблагодарила небо, которое дало ей одновременно и средство передвижения, и источник информации.

– А вы откуда знаете, что Константин с Игорем Николаевичем не ладили, раз старший Порецкий даже не приезжал сюда? Юля рассказывала?

– Да и Костик отзывался о тесте крайне скептически. Он такой, знаете ли, парень не промах – зять из тех, что любит взять. И, конечно, выказывал недовольство тем, что у тестя прекрасная трехэтажная дача, однако он молодую семью с внучком-младенцем игнорирует, а им приходится ютиться здесь, на шести сотках, и туалет с душем на улице.

– А вы не помните, кстати: восьмого июня, в пятницу, и на следующий день, в субботу, девятого, Юлия и Костик что делали?

– Восьмого июня, говорите? Это как раз когда Голунова за наркотики арестовали? И демонстрации начались?

Римма за политикой не следила, но порылась в памяти:

– Да, те выходные, что как раз перед двенадцатым июня были.

Дама слегка задумалась, а потом высказалась:

– Юлька все время на даче была, с Матвейкой. А Костик – в Москве, работал. Я еще Юлю спрашивала, когда муж появится. А она отмахнулась: сказал, что поздно. И в ту ночь, с пятницы на субботу, приехал он только под утро – я не спала, знаете ли, старческий сон недолог, в окошко выглянула, около пяти утра было, уже солнце встало – а он как раз подкатывает, ворота открывает. Точно, в ночь на субботу девятого июня

дело было.

«Значит, если Порецкого убили, – подумала Римма, – у Костика хватило времени замести следы и добраться до дачи».

Он ей как-то априори не нравился, этот Костик.

Они подъехали к воротам, ведущим на дачные участки, которые никем не охранялись, Римма вышла, открыла их, а потом затворила.

Дачный поселок оказался из разряда беспонтовых. Наделы по шесть соток, бревенчатые избы, дощатые веранды. Газа нет. За заборами наливаются яблони. Деловито трусит впереди машины бездомная собачонка.

Водительница остановилась.

– Вот дом, что Камышниковы снимают, – кивнула через улицу. – А я здесь живу, напротив. Если будут еще вопросы, милости просим. О, как неожиданно в рифму получилось: «вопросы – милости просим».

– Большое спасибо, что подвезли.

Римма была благодарна шоферше с ее старческой болтливостью и ригидностью.

Она спросила ее телефон и выманила разрешение позвонить, если вдруг понадобится. Тепло попрощалась со старушкой и помогла ей раскрыть ворота, ведущие к ней на усадьбу. Потом перешла через устланную летней пылью улицу и подошла к калитке напротив.

Бревенчатый старый дом с наличниками украшали довольно новая терраска и высокое крыльцо. Подле крыльца стояла детская коляска. В ней самозабвенно дрых младенец. Рядом были вкопаны деревянный стол и лавочка, на которой сидел, уткнувшись в телефон, довольно молодой парень с залысинами.

Чтобы не разбудить ребеночка, Римма сама отомкнула калитку и подошла ближе.

Парень поднял на нее лицо, затуманенное виртуальными битвами, и неприязненно буркнул:

– Вы кто?

Выглядел он не слишком любезным: маленькие колючие глазки, залысины, тонкие губы. Огромные кулаки, татуировка на левом предплечье: языки синего пламени.

– Я к Юле, – кротко молвила девушка-детектив. – Мы договорились о встрече. Она дома?

– Зачем она вам?

Римка не стала скрывать:

– Я из сыскного агентства, и мы расследуем обстоятельства смерти вашего тестя, Игоря Николаевича Порецкого.

– Да? Разве он не сам себя? – Костик сделал неприятный жест, вроде как по шее полоснул, и глаза закатил.

– Ваша свояченица, Полина, считает, что нет.

– И вы, что же, – парень делано усмехнулся, – подозреваете нас?

– А надо? – Римма, не отрываясь, уставилась в его переносье, и мужчина не выдержал, отвел глаза. – Да, кстати, о подозрениях: а вы где были той ночью, когда умер ваш тесть? С пятницы седьмого на субботу восьмое июня?

– Вообще это не ваше дело, и я вас сюда не звал – вынюхивать и выслеживать.

– Почему бы вам не ответить, если вы не занимались ничем предосудительным? – кротко проговорила Римма.

– Не собираюсь я тут перед вами исповедоваться! Ишь, нашлась следовательница!

Парень резко вскочил и с криком: «Юля, Юля!» – бросился в дом. От возгласа дитятко в коляске, ангельски спавшее, сердито заворочалось, сморщило носик и собралось уже заплакать. Римкины материнские инстинкты сработали неожиданно быстро, она запричитала тихонечко: «Тш-тш-тш» – и принялась качать коляску. Ребеночек сделал еще две-три крайне недовольные гримасы, но глаз не открыл и снова отлетел в глубокий сон.