Умереть, чтобы жить
Шрифт:
– А это было непросто, – сказала она, запыхавшись, – сюда добраться.
И тут у нее так закружилась голова, что на доли секунды она перестала видеть….
– Что с вами? – спросил он, – поддерживая ее за локоть, – вы так побледнели!
– С женщинами так бывает иногда, не переживайте, все нормально.
– Ну раз вы говорите, что нормально, пусть будет так.
Не понравилось Хену это «нормально», чутье подсказывало ему, что это не так.
Они расположились у ограждающих перил и долго смотрели на город, расположившийся
– Кан Хен Мин! Вы счастливый человек? – вдруг спросила его Катя.
– Я давно не задавал себе таких вопросов. Я просто делаю то, что должен.
– Тогда в награду за то, что вы посвятили мне полдня, я загадаю, стоя прямо здесь, чтобы вы обязательно были счастливы!
– Правда? – с иронией спросил Хен.
– Конечно! Сомневаетесь?
Чуть наклонившись к нему и прижав указательный палец к губам, почти шепотом она сказала: «Я – волшебница»!
И тут же, посмотрев на часы, воскликнула: «Уже почти половина третьего! Я же на репетицию опаздываю!». Резко развернувшись, Катя пробежала пару шагов, но вдруг неожиданно остановилась, подбежала к нему и, поцеловав в щеку, сказала: «Спасибо».
Ее давно уже не было рядом, а он все смотрел ей вслед… Смотрел и снова понимал, что его жизнь никогда уже не будет прежней.
А Катя, как ветер бегущая на остановку, думала: можно ли говорить без слов? Можно ли в молчании понять, что человек рядом с тобой искренен? Можно ли, полагаясь только на свое чутье, доверять ему? Или это снова будет выдуманный мир с человеком, сотканным лишь из твоих ожиданий?
Сегодня в молчании этого мужчины было больше слов и искренности, чем в словах Смирнова. И за это Катя была ему благодарна. И поэтому она его поцеловала. Она выдохнула, прибавила темп и побежала так быстро, как только могла.
Глава 10
«Зачем я деру дала, ведь мне не нужно ни на какую репетицию!?», – думала Катя, сидя в автобусе. «Испугалась, – ответила она себе, – испугалась довериться своему чутью, растормошить душу человека, внести в нее смуту, сбив тем самым привычное русло его жизни. Но ведь иногда сказанное вовремя слово может все изменить. Но имею ли я право на это?» – спрашивала она себя вновь и вновь.
Там, на смотровой площадке, она просто почувствовала его внутреннее одиночество и кричащую грусть, намертво закрытые внутри каким-то особенным замком. На секунду ей захотелось найти ключ и, открыв дверь, выпустить всю его боль наружу. Почему? Может быть, она хотела, чтобы кто-нибудь помог ей сделать тоже самое?
«Все должно закончиться сегодня», – сказала она и закрыла глаза.
Хен молча стоял на площадке и думал над тем, почему из множества возможных вопросов, она спросила его именно о счастье. Спросила о том, о чем он так старательно пытался не думать уже много лет.
***
Катя добралась до отеля и, решив, что случайности не случайны, взяла скрипку и направилась к зданию посольства. «Посмотрю зал, поиграю, акустику
***
– Переодевайся в это, – сказал Гришка зашедшему в фургон Смирнову. – За зданием точно следят. Светиться нельзя. В 16.30 к черному входу подъедет машина с продуктами и цветами для завтрашнего фуршета. Затеряйся среди работников. Возьмись носить цветы. Так попадешь в зал. Что дальше делать – знаешь. Времени проверять все нет. Убедись, что самая обзорная работает.
– Хорошо, Гриш, – сказал Леша, выходя из фургона в одежде с логотипом фирмы по доставке.
***
«Почти пять, – подумала Катя, складывая инструмент в футляр, – чем заняться теперь»?
Она завороженно смотрела на красивые цветы, которые в больших вазонах заносили в зал завтрашнего мероприятия. «Цветочный рай, прям как на свадьбе», – почему-то подумала она и уже собралась уходить, но взгляд ее остановился на такой знакомой со спины фигуре. Мужчина, дождавшись, пока останется один, с молниеносной скоростью, абсолютно уверенным движением рук устанавливал, в чем Катя была уверена, прослушку. И напоследок, подойдя к картине, к левой части ее рамки, прицепил камеру, настолько маленькую и незаметную, что она казалась частью ее рельефа.
«Сегодня все должно закончиться», – будто напоминая себе о принятом решении, сказала Катя и позвала Смирнова по имени.
***
Он смотрел на нее своими голубыми глазами, глазами, которые она любила полжизни. Смотрел и молчал. И это молчание было таким кричащим, что Катя поняла: да, можно говорить без слов, да, теперь он, Смирнов, честен.
Она развернулась и, крепче взявшись за ручку футляра, направилась к выходу.
«Катя! Катя! – Смирнов догнал ее и положил руки ей на плечи, – Катя…».
От прикосновения его рук ее ударило, будто током, и она, прекрасно зная ответ, спросила: «А я здесь зачем, так неожиданно и вдруг, для полноты картины»?
Предательские слезы наворачивались на глаза и казалось, что самую большую боль она уже пережила там, в своей кофейне на Горького, но столкновение с правдой лицом к лицу, оказалось невыносимо болезненным, так как не оставляло путей для отступлений, не давало шансов надеяться, что что-то не так было понято, что на самом деле все хорошо.
«Что же свою женщину – фейерверк с собой не взял?», – зачем-то спросила она и вышла за дверь.
***
Хен разглядывал афишу завтрашнего мероприятия в посольстве. Затем взял телефон и, позвонив кому-то, уточнил, сможет ли он присутствовать здесь. Получив, видимо, утвердительный ответ, он кивнул головой, собираясь было уже уходить, как вдруг увидел Катю.
Она шла, не замечая ничего вокруг. Шла и плакала.
Глядя на нее, Хен не мог понять, что случилось с ней за каких-то пару часов. И просто пошел следом.