Умереть, чтобы жить

Бояджиева Людмила Григорьевна

— Да, повезло, — нейтрально прореагировала Аня, почувствовав острый укол противной зависти.

— Его папаша поднапрягся, мой нажал на все рычаги. Теперь я — супруга посла! Если честно, жутко отсюда свалить хочется. Ну посмотри на все это убожество? — Алина кивнула на ободранные фасады особняков. — Будто только что война пронеслась.

В кафе «Метелица» они заказали фирменное мороженое и шампанское. Алина брезгливо щелкнула наманикюренным ноготком по металлической вазочке:

— Совковая нищета! И ложка липкая,

общепитовская. Хоть для шампанского не граненые стаканы принесли. Но и далеко не хрусталь… Ладно. За что выпьем?

— За Колумбию, наверно. Пусть там ничего не липнет, все сверкает, цветет и пахнет!

— Идет! — поддержала Алина. — Ну а ты-то что про себя молчишь? Выглядишь спортивно, — снисходительно оценила она джинсовый костюм и белые теннисные тапочки Ани.

— Я ж с занятий. Сегодня курсовую отрабатывала — не до нарядов.

— А-а… Слушай, ты в институт попала?

— Учусь на втором курсе училища. Хореографом буду.

— В рабочем клубе или дворце пионеров кружком руководить? Поздравляю, увлекательнейшее дело. Контингент-то хоть приличный?

— Нормальный. Как раз по мне.

Они сидели у окна, смотря на проходящую мимо толпу совсем по-разному. И вовсе не были похожи на «сестричек-Снегурочек», даже на близких подруг.

— Жуткий вид у нашей столицы. Все какое-то обшарпанное, и эти бесконечные приезжие с сумками и разинутыми ртами. В домашних тапочках бабехи, потные, отечные, злые…

— Да они ж по целому дню в очередях стоят, а потом на себе эти тюки домой прут в какую-то там Тулу. Далека ты от народа, госпожа дипломатка, вздохнула Аня. — Да и зачем тебе, собственно, в эти проблемы вникать…

Помолчали, поковыряли растаявшее мороженое.

— Слушай… Мы ведь не скоро увидимся… — Алина положила на стол пачку «Салем», щелкнула зажигалкой и затянулась. — У меня сложилось ощущение какого-то недоразумения…

— Ты про что? Все нормально. У каждого взрослого человека своя жизнь. Я на Ингу Фридриховну не в обиде. Она имела повод осуждать мое поведение… Ну, эта история на чердаке… — Аня смутилась.

— Вот-вот! Вроде у тебя, по моим словам, шашни с Денисом были, а потом он ко мне переметнулся. Но моя маман рассудила так: вовремя переориентировался разумный карьерист. Семейство Южных вообще не промах. И браку моему не препятствовала. Мало что парень по молодости творил, главное, вовремя спохватился…

— Значит, все утряслось.

— Но ведь он тебе, вроде, слегка нравился? — жестко посмотрела Алина в Анины избегающие столкновения глаза.

— Естественно. Как и всем девчонкам в Ильинском. Первый парень на деревне… — Аня лихорадочно соображала, рассказал ли Денис супруге о тогдашней победе над невинной дурочкой.

— Еще бы! Он в их дачной компании самый продвинутый в постельных делах был. Такой сервис! И стихи тебе читает, и «Кама сутру» всю на практике демонстрирует. —

Алина с удовольствием прищурилась. — Я и не устояла… А ты молодец, что тогда его отшила.

— Я?!

— Он сам так сказал. «Анюта отвергла мои гнусные домогательства. А я и не настаиваю, когда речь идет о наивных дурочках…» Ну, в смысле, невинных девчонках.

— Наивная дурочка — это, точно, я… Пошли, Лина, я же мать не предупредил, что задержусь.

Алина серьезно посмотрела на Аню. — Я вот что тебе, собственно, сказать хотела… Я ж твоя должница… Ну… тогда… обещала при случае за тебя заступиться. Так я серьезно поговорила с мамой. Она обещала, что непременно поможет тебе, если возникнут какие-то затруднения.

— Какие ещё затруднения? У нас все в порядке.

— Да ты не отпирайся! Мало ли что может возникнуть. Ну, с деньгами, с работой…

— Брось ты, Алина… Поезжай спокойно в свою цветущую Боготу, а мы тут как-нибудь перебьемся. Демократию и плюрализм, как говорит Михаил Горбачев, строить будем.

— Плюрализм не строят. Его имеют. Ну, ты меня понимаешь? — Подмигнула Лина.

…Аня не поехала провожать Алину в аэропорт. У неё поднялась температура и болело горло. Лишь смогла прошептать в телефонную трубку пару прощальных слов, а потом улеглась, закутавшись до ушей одеялом, и стала смотреть в серый прямоугольник окна, окропленный дождем. Представила прибытие четы Южных в столицу Колумбии. Корректный господин из тамошнего департамента в посольском автомобиле отвезет их в шикарный особняк с ухоженным садом и голубым бассейном. На открытой террасе, завитой цветущими розами, белеет в благоуханной тени столик с плетеными креслами и колышется на ветру вишневая скатерть. Кругом бархатный лужок, вазоны с пестрыми цветами.

Вслед за темнокожей прислугой Алина обойдет дом, сжимая локоть Дениса. Они счастливо переглянутся в солидном кабинете и надолго задержатся в нарядной спальне с распахнутой прямо на цветущую лужайку стеклянной стеной. Приняв ванну с благоухающей пеной, Алина набросит кружевной пеньюар и томно возьмет у мужа приготовленный для неё бокал вина.

— Ты переутомилась, дорогая, — скажет заботливый Денис Сергеевич, — Я велю подать ужин на террасу. И постараюсь взбодрить тебя.

— Ах, оставь! Мне вовсе не до этого, — Алина увернется от жарких объятий. — Я думаю о тех, кто остался в Москве. — Она устремит затуманенный слезой взгляд в северное окно, словно пытаясь разглядеть за пронизанным солнцем кустом олеандра дождливую столицу Союза. — Ну скажи, милый, почему так несправедлива судьба? Ведь Аня лучше, намного лучше меня. А жизнь у неё не складывается. Бедная моя сестричка…

И она заплачет. Побегут ручейки по бледным щекам, розовому гипюру, по прозрачному хрусталю вздрагивающего в руке бокала, как бежит в Анином окне октябрьский дождь…