Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу
Шрифт:
Нужно было организовать оппозицию. Первым делом я послал гонцов в Кедрин – звать подмогу. Все, кто мне верит, все, кто может, пусть отправляются в Каменск. Но прямиком ехать в город кедринцам не стоило. Пусть сходят с поезда, не доезжая трех остановок, собираются в захудалом пригороде Каменска – Вороньей Даче и ждут условного сигнала. Главное, чтобы Воевода не пронюхал о моем личном резерве.
Потом я занялся таежными и-чу. Если свирепо рычащие, готовые броситься врукопашную таежники не найдут куда приложить чешущиеся руки, то, без толку пометавшись по Каменску, они покинут
Ни для кого не секрет: таежники – лучшие бойцы Гильдии, хоть и не слишком уверенно чувствуют они себя среди каменных громад. Снайпер – он и в Африке снайпер. Если белку в глаз бьешь за четверть версты, то и в стрелка, засевшего на чердаке, девять граммов всадить – плевое дело.
Городских и-чу агитировать легче: им прятаться некуда, они как на ладони, и расправиться с ними проще пареной репы. А значит, очень многие из них примкнут ко мне. Так и вышло. Лишь человек десять решили сделать ноги, поискав справедливости в Столице или на чужой стороне. Пусть себе ищут…
Большинство делегатов из южных уездов пошли за мной с самой первой минуты – когда я рванулся из зала, грудью разрезая густой, застоявшийся воздух, пропитанный единодушным выдохом большинства. Кедрин, Шишковец, Дутов – приграничье, привыкшее рассчитывать только на собственные силы. Нашенские и-чу сильны единством, взаимовыручкой и безоглядностью своей. А вот с кем пришлось повозиться, так это с северянами да горцами.
Был ли у меня опыт в таких делах? Конечно нет. Оппозиция… Само это слово долго не укладывалось в голове, шебаршилось, рождая тревожные мысли. Многотысячная рать раскололась надвое, и вся наша жизнь покатилась под откос.
Однако на то она и жизнь, чтобы круто менять человеческую судьбу, ставить перед тобой немыслимые еще вчера задачи. И ты, если не хочешь камешком – на дно, исхитришься вынырнуть из закрутившего тебя водоворота.
Моей штаб-квартирой стал ресторан со странноватым названием «Прощальный луч». Пользуясь тем, что хозяин затеял ремонт вестибюля и подсобок, я на неделю откупил главный зал всего за сто червонцев. Находился «Прощальный луч» неподалеку от Южного вокзала – того самого, на который я прибыл полгода назад. Поэтому перехватывать разъезжающихся по домам и-чу было не так уж трудно. Поручил я это дело кедринской делегации – самым надежным моим союзникам.
Нагруженные покупками, минуя строительные леса и груды мусора, входили бойцы в роскошный зал ресторана. Настороженно озирались, как будто их здесь могла поджидать стая голодных волков.
Многие таежники приходили с оружием, которое я видел только на картинках в рукописном дедовском учебнике: с настоящим капканным ружьем на черном порохе, веерным ятаганом с двумя дюжинами выбрасываемых лезвий, тройным арканом с проволочной сетью из метеоритного железа и кое-чем еще. Я точно в музее побывал.
Первым делом я сажал Истребителей за стол – накрытый по-походному, но обильный. Была тут и «белая головка», но
Иногда за столом оказывался один и-чу, порой несколько разом. Вместе с ними непременно трапезничал кто-нибудь из моих людей – так спокойнее. Гости не будут опасаться отравы да и стесняться станут меньше. Удобно и приятно, когда есть кому водочки подлить, кушаний подбавить да приятной беседой развлечь.
Поначалу я сидел вместе с гостями, добросовестно играя роль радушного хозяина, но вскоре почувствовал: все, больше не могу. Ни есть-пить, ни даже смотреть на это бесконечное застолье. Теперь я подсаживался к гостю и заводил разговор, лишь когда мне докладывали, что обед подходит к концу.
Начинал я издалека, неспешно приближаясь к самому главному. А если гость проявлял нетерпение, я круто менял тактику и сразу переходил к сути дела.
Моя позиция была проста и конкретна. Оставалось довести ее до собеседника и прощупать, согласен ли он с ней. Если нет, то почему? И можно ли перетянуть его на нашу сторону?
– Надо раз и навсегда покончить с «вольниками». Чтоб неповадно было рушить священные устои Гильдии. Чтоб помыслить о предательстве никто из и-чу не смел. Чтоб до дрожи в коленках боялись сунуться в мирские разборки. Наша задача – разбить Шульгина малой кровью. Коли удастся… Каждый павший и-чу – это удар по рати, подарок чудовищам, которые только и ждут, чтобы мы перегрызлись.
И-чу хмурился, кряхтел, кашлял в кулак, ерзал на стуле.
– Ты со мной согласен? – допытывался я. – Или у тебя другое в мыслях?
– Ну, вообще-то… Если так посмотреть… В конце концов… Как ни крути… Ёшкин кот…
Присказки были у всех разные, а итог один: ничегошеньки я с первого приступа добиться не мог. Я продолжал осаду.
– Сижу вот, думаю: а зачем вообще Воевода ввязался в эту поганую историю? И вижу лишь два ответа: либо, разум потеряв, он к мирской власти рвется, либо сговорился с нашими врагами. Не знаю, что хуже.
– Страшные вещи ты говоришь, Игорь Федорович, – серьезнел тут мой собеседник. – А ну как ошибаешься? Краски сгущаешь? Может, просто терпение у людей лопнуло? Или ум короток оказался? А ты сразу: «Измена! Измена!»
– Купцов чужестранных перебить, стравив Сибирь с соседями, – это ты называешь «терпение лопнуло»? – шел я на третий приступ. – А коли ум короткий, тем более надо дураков власти лишить – пока не поздно.
Выдержке и упорству моему тогдашнему сейчас завидую. В конце концов дожимал я почти каждого, кроме самых упрямых или боящихся города как чумы. На вокзал из «Прощального луча» возвращался один из десяти.
Сведения из других губерний поступали в мой штаб тонкими ручейками, нередко противоречили друг другу. Хорошенько процедив их сквозь ситечко здравого смысла, можно было извлечь здравое зерно. Я понял: остальные Воеводы губернских ратей выжидают, внимательно следя за происходящими в Каменске событиями. В нашей губернии, стало быть, и состоится решающая проба сил. Она определит дальнейшую судьбу Гильдии да и всей Сибирской державы.