Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу
Шрифт:
Пройдя отрезок коридора, как нож – теплое масло, я оказался в просторном холле. Позади скрипели и хлопали на ветру раскрытые двери, корчились на полу раненые. А здесь были пальмы в кадках по углам, высоченные стрельчатые окна, зеркально натертый дубовый паркет. Как будто и нет никакой войны. Недоставало только вальсирующих пар в бальных нарядах или увешанных орденами чинов, занятых изобильным фуршетом.
Командиры возникли передо мной мгновенно – я едва уловил молниеносное движение по коридору. И вот они совсем рядом. Это был совсем другой уровень, это был
– Зачем пожаловал? – осведомился первый, скинув с плеч парадный китель с аксельбантами. – Смерти ищешь?
Это был Тимур Гаров. Горбоносый, смуглый, с огромными черными глазами навыкате – похожий на легендарного горского князя Аджибея. Один из лучших фехтовальщиков Гильдии, блестящий специалист по ядам и противоядиям. И вот он здесь – среди «вольников», а значит, мой смертельный враг.
– Чего вы ждали? – вопросом на вопрос ответил я. – Детей не жалко?
– Опоздали малость, – буркнул второй, Игнат Мостовой, еще один и-чу из старой команды моего отца. Он тоже остался в одной рубахе – приготовился к схватке. – Зато ты очень спешил…
Фигура Геркулеса. Медвежьей силы и скорости человек – чемпион губернии по рукопашному бою и вольной борьбе. Прямой, честный до неправдоподобия, а главное, наидобрейший. Много лет он вел начальные классы в каменской школе и-чу, и всякий раз ученики с первого дня буквально влюблялись в него. Как он оказался в этой компании – ума не приложу.
«Дело нечисто, – обожгло меня до самого нутра. – Нечисто дело! Кос-мо-се!!! Как остановить?! Как, пока не поздно?!» И тут я совершил поступок, не отрывая глаз от блистающих в свете люстр обнаженных клинков, я швырнул на пол свой обагренный кровью меч и сказал:
– Подождите, ребята. Вникните в мои слова. Нас предали.
Я использовал специальную интонацию, которой Истребителей Чудовищ обучают в Академии. Они обязаны были меня выслушать.
Меч еще долго звенел у меня под ногами. Мы трое молчали. Я закаменел в ожидании разящего удара. Лица у и-чу были сосредоточенные, они проверяли меня. Но я не врал, даже на золотник не хитрил, и это было легко обнаружить.
Гаров и Мостовой отмякли.
– Мы слушаем, – ответил за двоих Игнат. Оба кинули мечи обратно в ножны. – Что ты имеешь в виду?
Сердце мое забилось снова. Надо было спешить – ворвется сюда кто-нибудь и начнет стрелять-рубить, а уж потом мозговать ситуацию. И я заговорил, спеша и потому спотыкаясь:
– Назар не мог по своей воле… стравить и-чу. Я уверен. Кто бы ни победил в войне… Гильдия ослабнет десятикратно. Назар – не предатель. Назар – под контролем.
– Что ты несешь?! – поразился Мостовой. А Гаров, судя по выражению лица, все понял.
– Его сознанием завладели. – Я перестал спотыкаться. – Губернский Воевода – пост высокий, но не гарантирует безопасности. Пяток младших логиков, вместе войдя в транс, способны крепко его прижать. Я знаю такие случаи. Отец рассказывал…
Мостовой не верил, и я продолжал, хотя любая секунда могла оказаться для меня последней.
– Великий Логик фон Манштейн попал под контроль
– Некогда болтать! – рявкнул Тимур Гаров. – Сами все выясним. Нужно объявить перемирие. А потом…
Он не договорил. Раздирая надвое мир, оглушительно хлопнул выстрел, и Тимур ничком повалился на зеркальный паркет.
– Не стрелять!!! – истошный крик вырвался из меня, ободрав горло. – Не стреля-ять!!!
Стрелок меня не слышал. Я хотел сунуться под назначенную Игнату Мостовому пулю. Не успел. Игнат покачнулся, приняв грудью порцию свинца, но удержался на ногах.
– Разбе… – Вторая пуля попала в лоб.
Он обрушился на паркет, казалось содрогнув всю залитую кровью Блямбу. Я увидел стрелка, показавшегося из-за угла стены, и цапнул свой лежащий на полу меч. Я взмахнул рукой сколь есть силы, швырнув меч в стрелка. Клинок полетел, вращаясь, как пропеллер.
Стрелок с лицом, закрытым черной, с прорезями для глаз шерстяной шапочкой, одетый в спецкостюм скрадывания, не ожидал моего броска и успел только вскинуть карабин, защищая грудную клетку. Клинок прошел ниже приклада и, вонзившись в живот, рассек позвоночник. Подкосились ноги, и стрелок без единого звука осел на пол.
Рядом никого не было. Вдалеке, в начале коридора, шла яростная рубка. Я еще не знал, что это ворвавшиеся в здание алтайцы расправляются с ротой курсантов и-чу.
Подскочив к убитому, я сорвал с него черную шапочку. Длинные русые волосы хлынули из-под нее как вода. Ох! Дрожащей рукой я убрал упавшие пряди с лица. И мне вдруг показалось, что я предчувствовал этот кошмар. Господи! Господи!..
На меня смотрела Сельма. Она была еще жива, но не могла шевельнуться. Такой красивой я ее никогда не видал. А ведь утром сестра выглядела постаревшей лет на пятнадцать – потухший взор, бледное, синеватое лицо, черные круги под глазами, морщины у рта и глаз…
– Зачем? – спросили мои губы, не шевельнувшись. – Зачем ты стреляла?
– Зачем? – спросили ее глаза, и две слезинки выкатились из их уголков к крыльям носа. – Зачем ты меня убил?
Я не знал, что ответить, но и молчать не было сил. Я опустился на колени, продолжая безмолвный диалог:
– Почему вы так жестоки?
– Я любила его.
Тридцатилетняя Сельма, старшая из моих сестер, уже отчаялась устроить свою судьбу. Встреча с Ладиславом Мадьяром в одночасье все изменила.
История их отчаянной любви была коротка. Ладислава зарубили вчера в полночь, на пороге снятого им в Каменске дома. Неизвестно кто. И наша Сельма, обнимая окровавленное тело своего мужа, глядела вдаль и что-то шептала, шептала. Я не мог разобрать ни слова. А сегодня она вдруг появилась в моем штабе – собранная, напряженная, страшная лицом. Я подумал было, что надо отправить ее в Кедрин, но неотложные дела подхватили меня и понесли. Я забыл о сестре. И вот мы встретились вновь…