Шрифт:
Преподобный Леонард Джимсон сцепил пальцы и сделал над собой усилие, чтобы не обрушить всю свою ярость на сидевшую рядом темноволосую женщину.
— Проклятие нашего мира, — говорил он, — это насилие. А вы выступаете поборницей и защитницей насилия. Вы не просто прибегаете к насилию, но и проповедуете его…
— Прибегаю крайне редко и уж вовсе не проповедую, мистер Джимсон. Я стараюсь по возможности избегать насилие.
Модести Блейз говорила несколько рассеянно. Ей порядком надоел этот
— Пожалуйста, не думайте, что мои антипатии направлены лично против вас, мисс Блейз. Ничего подобного, — сказал Джимсон, отворачиваясь к засиженному мухами и пыльному окну, за которым проплывала залитая солнцем и иссушенная жарой природа. — Моя деятельность требует от меня любви к человечеству, а неприязнь я испытываю лишь к ошибкам, которые совершают люди. Я ненавижу не грешника, а сам грех…
— Понимаю, — уныло кивнула Модести Блейз. Еще добрых три часа автобус будет кружить по пыльной ухабистой дороге, прежде чем вскарабкается к Сан-Тремино. Продолжать дискуссию с Джимсоном — значит разжигать его проповеднический пыл. Нет уж, лучше подождать, пока он рано или поздно умолкнет, исчерпав все аргументы, и заметит молчание оппонента, хотя надежды эти были довольно призрачными. Джимсон говорил уже битый час, с того самого момента, как они выехали из Орситы, и пока не выказывал ни малейших признаков утомления.
К сожалению, на первых и наименее гневных стадиях его разглагольствований Модести сочла неправильным сразу и резко ладить его, поскольку у нее были перед священником определенные обязательства. Но теперь уже поздно. Теперь Джимсона невозможно остановить. Он говорил, распаляясь все сильнее и сильнее.
Вчера вечером Модести и Вилли Гарвин приехали на машине в Орсито и остановились в единственном отеле этого городка. Кроме них, там также оказался преподобный Леонард Джимсон под опекой которого находилось с десяток чистеньких, но довольно жалких школьниц и смуглолицый водитель старенького школьного автобуса.
В первые полчаса пребывания в отеле Вилли Гарвин, любознательность которого сочеталась с удивительным умением мгновенно удовлетворять ее, доложил Модести, что молодого священника с фанатическим блеском в голубых глазах зовут Леонард Джимсон, что он работает в Миссионерском обществе Южной Америки, которое содержало школу для девочек-сирот в Сакете, и что он везет эту маленькую стайку выпускниц в Сан-Тремино, где, по договоренности, эти девочки должны начать работать в домах тамошних наиболее состоятельных семей.
Хорошее шоссе проходило двадцатью милями западнее, но мятежники под водительством Эль Мико снова начали заявлять о себе, а потому Джимсон решил провезти своих подопечных по старой заброшенной горной дороге. Большинство автомобилистов теперь пользовалось шоссе на востоке, которое делало большой крюк в целый день пути, а потому горная дорога казалась наиболее удобной.
Именно по этой дороге и собирались двинуться дальше Модести
— Я дал маху, Принцесса. Вчера вечером я попросил их обслужить машину…
— Что в этом плохого?
— А вот что… Они загнали ее на мост, но забыли включить ручной тормоз и не поставили колодки. Она и съехала…
Модести поморщилась. Как-никак это был «мерседес».
— Грохнулась вся?
— Нет, только передними колесами…
— Сколько им нужно времени, чтобы все починить?
— Часов шесть-семь.
— Это слишком долго, Вилли-солнышко. Я хотела быть в Сан-Тремино к полудню. Или чуточку позже…
В Сан-Тремино умирал Гарсия. Его дочь послала телеграмму, но Модести не было в Лондоне. Она находилась с Вилли в Буэнос-Айресе, и Венг переслал ей телеграмму туда. Через час после получения печального известия они с Вилли уже были в пути. В свое время Модести и Гарсия были членами группировки Луша, действовавшей в Танжере, и Модести крутила рулетку в казино с семнадцати лет. Шестидесятилетний Гарсия занимал в ее прошлом особое место. Когда Луш погиб от рук конкурирующей группировки, Модести Блейз сплотила воедино уцелевших и перепуганных людей Луша и стала создавать новую организацию.
Поначалу это было непросто. Но именно Гарсия поддержал ее и словом, и делом, и пистолетом. С его помощью Модести удержала ядро группировки, вселив уверенность в ее членов, а затем поставила дело на широкую ногу. Так стали проступать очертания Сети, преступной организации, действовавшей с большим успехом на международном уровне.
Теперь Гарсия умирал в своем родном городке Сан-Тремино, куда вернулся богатым человеком, после того как Модести распустила Сеть. В телеграмме говорилось, что появление Модести очень скрасило бы последние часы умирающего.
Инцидент с машиной сильно огорчил Модести. Ей было неприятно думать о задержке даже на несколько часов. О том, чтобы взять напрокат другую машину, нечего было и мечтать. Основу транспорта в этом городишке составляли телеги, запряженные осликами.
— Я попрошу, чтобы меня подвезли на школьном автобусе, — сказала она Вилли. — А ты подъедешь в машине, когда ее приведут в порядок.
— О'кей. Думаешь, его преподобие не станет возражать?
— Вряд ли я успею совратить его овечек до Сан-Тремино. Кроме того, это дает ему шанс побыть добрым самаритянином.
Леонард Джимсон дал согласие. Преподобный настороженно взглянул на Модести, когда она только обратилась с этой просьбой и назвала себя, в его глазах мелькнуло нечто похожее на испуг. Тогда эта реакция порядком озадачила Модести, но теперь она понимала, в чем дело. После первых же десяти минут, проведенных в его обществе, Модести получила ответ на свой невысказанный вопрос.
Надо же было так случиться, что из множества служителей церкви судьба свела ее именно с тем, кто имел представление о ее прошлом. Его первые же слова, произнесенные в автобусе, развеяли все возможные сомнения.