Умереть — непозволительная роскошь
Шрифт:
— А так, симпатяжка? — с издевкой усмехнулась задира и стала волтузить соперницу. — Так тебе нравится, моя сладенькая?
Екатерина выронила из рук свои вещи и громко взвыла от боли.
— Пусти, сумасшедшая!
Эти слова взбесили и еще больше разъярили кровожадную бабу.
— Ах, я сумасшедшая? — зло воскликнула она и ударила противницу по лицу.
Екатерина Ершова отлетела к стене и сильно ударилась затылком, однако она не потеряла равновесия и чудом удержалась на ногах.
— Я покажу
Она всем телом бросилась на побледневшую и растерянную соперницу. Сокамерницы, до поры до времени сохранявшие нейтралитет, начали заводиться, и в небольшом помещении поднялся шум, стали накаляться страсти.
— Давай, Груша! — кричали одни.
— Покажи этой стерве! — орали другие.
Слышались также и другие возгласы, но более тихие и робкие.
— Вставай!
— Не сдавайся!
— Перестаньте!
Катя вдруг перестала соображать, где находится, и, ощутив на губах кровь, неожиданно вошла в раж, который подстегивали и воинственные женские вопли.
Кровь ударила ей в голову, она бросилась на свою обидчицу и схватила ту рукой за горло.
— Давай, красотка! — донеслось до нее, словно в кошмарном сне.
— Не робей!
— Покажи этой шлюхе!
— Долби падлу!
Толстуха попыталась освободиться от мертвой хватки хрупкой женщины, но тонкие пальцы Ершовой безжалостно сжимались. Груша захрипела и опустила руки, но еще продолжала двигаться, пытаясь своей массой придавить Катю к стене.
— Что, не нравится? — тяжело дыша, прошептала Ершова.
— Пад-ла… — задыхалась матерая уголовница, — убью, стерва!
Груша собрала все свои силы и готова была ударить соперницу кулаком по голове сверху, но Ершова неожиданно увернулась и ткнула кулаком прямо в нос толстухи. Та пронзительно ойкнула и, брызнув кровью, отлетела в сторону на пол.
— Су-ка… — истошно заревела Груша, — ты мне нос сломала!
Грузная женщина попыталась подняться, но этого ей не позволили сокамерницы.
— Бей! — закричала Чахотка и первая бросилась на Грушу.
Сработал стадный инстинкт, когда добивают проигравшего, и град ударов посыпался на свергнутую с тюремного трона паханшу. Сокамерницы дубасили ее и мстили за все свои унижения, которыми та осыпала их за короткое пребывание в КПЗ.
Катя смотрела на все это, и ее вдруг охватил ужас.
— Перестаньте! — закричала она, однако разъяренную толпу уже было невозможно остановить. — Перестаньте, женщины! Что вы делаете?
Чем бы все это закончилось — неизвестно, но наконец-то проснулись надзиратели. Загрохотали железные засовы, и металлическая дверь с грохотом распахнулась. В камеру ворвалось четверо милиционеров.
— Стоять, шалашовки! — заорал главный надзиратель.
— По местам!
— Разойдись!
Подследственная
— Мы ни при чем!
— Это все она!
Пожилой майор Хомутов, маленького роста, но довольно крепко сбитый мужчина, поднял вверх руку.
— Молчать, шалавы!
Все замолчали. Груша поднялась и, вытирая кровь, пошла на свое место, а Ершова с обезумевшими глазами тихонько вжалась в стенку.
— Что здесь произошло? — строго спросил майор Хомутов.
Бабы снова загалдели:
— Она новенькую ударила!
— Груша виновата!
— А новенькая защищалась!
— Так ей и надо!
Хомутов начал терять терпение и, гневно топнув ногой, энергично замахал руками.
— Молчать, бабы!
Все стихли, и в камере раздавались только тяжелое сопение и нервное покашливание.
— Что произошло, Иванова? — обратился к Груше майор Хомутов.
Груша вытерла рукавом кровь и как-то незлобно ответила:
— Эта дура, мне кажется, нос сломала!
Мужчина повернулся к Екатерине и понимающе закачал головой.
— А, Ершова… — многозначительно произнес майор, — все никак не угомонишься?
Катерина перевела дух и, проглотив сухой комок, растерянно произнесла:
— Товарищ майор, я здесь ни при чем!
Мужчина ехидно усмехнулся и обратился к своим подчиненным.
— Слышали, мужики, она невиновна! — грубо произнес он. — Замочила столько людей, что другому хрену хватило бы на всю жизнь!
Ершова отрицательно замотала всклокоченной головой.
— Я не виновата!
— Разберемся!
Он резко развернулся и указал пальцем на Ершову и Грушу.
— Старшина Павлин…
Вперед вышел здоровый молодой милиционер.
— Я.
— В карцер!
— Обеих?
— Да!
Ершова закричала.
— Я не виновата!
Один из милиционеров подтолкнул Катю в спину.
— Давай, топай!
Старшина Павлин подгонял пострадавшую Грушу.
— Пошли!
Груша удивленно и наивно выпучила свои большие карие глаза.
— А меня за что? — возмутилась уставшая побитая баба.
— За все хорошее!
— Не имеете права, хренососы! — не унималась буянка, но все же пошла на выход. — Я буду жаловаться на вас, менты продажные!
Старшина грубо подтолкнул подследственную.
— Шевели копытами, параша безмозглая! — выкрикнул Павлин.
Груша отмахнулась локтем.
— Но, но.., без рук, гад! — недовольно повысила голос рыжеволосая Груша. — Я тебе не шалашовка какая-нибудь!
— Ладно, шлепай-шлепай, Шапокляк! — усмехнулся старшина и вывел женщину из душной камеры.