Умереть от любви, или Пианино для господина Ш.
Шрифт:
– Нет.
– Но ведь это же Жукова Елена и ее муж, Валентин Сергеевич. А вот кто третий, никто не знает…
– И вы за этим собираетесь к Филимоновой?
– А почему вас это так интересует?
– Меня это не интересует вовсе. Мне просто не хотелось бы, чтобы поиски убийцы Сергея Ивановича велись не в том направлении. Я глубоко убеждена, что причина кроется в этой… этой девице, которая называет себя его племянницей. И поэтому у меня к вам просьба: если вы имеете влияние на тех людей, которые занимаются расследованием профессионально – вы понимаете меня, – то попытайтесь объяснить им, что Родионова убили по чистой случайности.
– Но откуда такая уверенность?
– Да вы бы посмотрели на нее, поговорили бы. Это же преступница, наркоманка, проститутка. На ней клейма некуда ставить. Они же все такие, интернатовские.
– Почему вы такого мнения
– Потому что хорошо знаю жизнь.
– Ладно, я поняла вас и попробую поговорить о вашей версии, но скажите, а почему бы вам самой не сходить в прокуратуру и не заявить о своих подозрениях? Или у вас нет доказательств?
– Я там была, но меня даже никто слушать не захотел. Они, конечно, все записали, но я не верю в то, что они обратят на это внимание.
– Странный разговор у нас с вами получается. Начали мы с пианино, а закончили прокуратурой. Кстати, хотела вас спросить, вы что, коллекционируете старинные пианино?
– В некоторой степени да.
– Но у вас дома нет ни одного инструмента…
– Они у меня на даче.
– И вы не боитесь, что дача, к примеру, сгорит? – При этих словах Оленина вдруг резко встала со стула:
– Извините, мне пора. Я и так засиделась у вас. Но в любом случае разговор был полезным.
– Я могу вас подвезти.
– Да? Это было бы отлично. Кстати, который сейчас час?
– Без четверти пять.
Наталия отвезла ее домой. Ей показалось, что у Олениной даже походка изменилась по сравнению с той, которая была до их беседы. Словно затронутая тема смерти Родионова превратила ее в старуху. Да и вообще было странно представить себе эту несколько старомодную и какую-то черствую женщину в качестве любовницы Родионова. Ведь он был весьма красивым мужчиной, к тому же в отличной спортивной форме и выглядевшим достаточно моложаво. Обо всем этом Наталия могла судить по рассказам Валентины и по фотографиям, которые та ей показала. Но чтобы иметь более полное представление о нем, надо было, конечно, побывать в его квартире, той самой, из которой, можно сказать, сбежала перепуганная насмерть Валентина. Кажется, ей позвонил мужчина и спросил, не спит ли она. Это мог быть совершенно случайный звонок. Множество одиноких и психически ненормальных мужчин развлекаются таким вот образом, пугая ночными звонками женщин. А может, ей послышался голос покойного Родионова? И такое случается, когда человек, перенесший душевную травму, наиболее уязвим. Как бы то ни было, но в квартиру Родионова надо было попасть во что бы то ни стало. И лучше всего это сделать без Валентины.
Наталия вернулась домой и первое, что сделала, это отыскала среди вещей Валентины связку ключей. Она их не взяла с собой в ресторан, значит, сочла квартиру Наталии более надежным местом для своего сокровища: ведь Валентина и не скрывала, насколько дорожила квартирой, а стало быть, и ключами. Надеясь на то, что девушка до одиннадцати будет в ресторане и не вернется, Наталия поехала на Театральную.
Глава 8
«МЫ ЛЕЖИМ, МАЛЮТКИ ГНОМЫ, НА ДИВАНЕ, В ЯМОЧКЕ…»
Второй раз за день ей пришлось окунуться с головой в чужую жизнь. Тени бывших хозяев преследовали ее, пока она рассматривала квартиру Жуковых. А теперь ей предстоит побывать в стенах, где долгие годы жил Сергей Иванович Родионов. Большие комнаты, дорогая мебель, ковры и посуда, книги, хрустальные люстры и множество мелочей, которые делают жизнь человека комфортной и доставляют ежедневные радости. Судя по тому, что на вешалке продолжал висеть плащ Сергея Ивановича, а в прихожей стояли его домашние туфли, можно было сделать вывод, что Валентина находится в том душевном состоянии, при котором человек еще верит в возможность возвращения близкого ему существа и воспринимает все случившееся с ним как страшный сон. В шкафах висели мужские костюмы, кожаное и меховое пальто, стояли коробки с ботинками, лежала зашитая в марлю зимняя шапка. Родионов, судя по всему, все же жил один, а Оленина лишь приходила. Они не вели общее хозяйство, это чувствовалось во всем. Особенно в том порядке вещей, который застала Наталия. Даже присутствие в квартире юной девушки ничего не изменило. Казалось, она вообще притрагивалась лишь к самым необходимым вещам, таким, как телефон, телевизор, портьеры (чтобы закрыть окна от посторонних взглядов, а утром распахнуть для солнца и света), кухонные и туалетные принадлежности. Кругом был идеальный порядок, даже папки на письменном столе лежали так, словно поджидали прихода своего хозяина. Над столом висели фотографии: Лена с косой,
И наконец она нашла то, что искала: брюнет на Арбате в Москве. Стоит и улыбается фотографу. Молодой, красивый и уверенный в себе молодой человек. А рядом человек, который показался Наталии хорошо знакомым. Высокий мужчина в очках и белом свитере. Кто он? Она точно его знает. Вспомнила и от волнения даже вспотела. Это был ее учитель немецкого в школе. Александр Адольфович Рейн. А разволновалась она потому, что всегда боялась немецкого. Даже немецкая речь вызывала в ней чувство неприятия: рубленая, грубая, немелодичная. Наверное, поэтому она перешла в английскую группу, но с Рейном здоровалась, опустив глаза.
«Надо бы его расспросить…»
И в это время раздался телефонный звонок. Она взяла трубку и услышала низкий мужской голос:
– Ты дома?
От голоса исходил такой холод, что Наталия, почувствовав, как волосы на ее голове зашевелились, плавно опустила трубку.
Как она жалела потом, что смалодушничала. Ведь могла же сказать несколько слов для того, чтобы хотя бы выяснить, кто звонил. Значит, Валентина не придумала этот ночной звонок? А что, если и Наталия находится под впечатлением ее рассказов и, как человек эмоциональный, все это себе представила? Не звонил никто. Вот не звонил, и все. Но голос мужчины продолжал звучать в голове. Он был, существовал, и он хотел услышать голос Валентины. Она ему нужна, только для чего? Кто он? И что ему нужно?
В комнате, где, судя по всему, жила теперь Валентина (кружевные занавески, веселые желтые обои, широкая кровать, накрытая стеганым одеялом с детским рисунком, и шкаф, в котором висит женская одежда), в самом углу стояло пензенское пианино «Ласточка». И Наталия, открыв крышку, забылась. Она совершенно не отдавала себе отчета в том, что находится в чужой квартире, куда в любую минуту могут позвонить в дверь и позвать Валентину. Она заиграла мелодию старинной песенки «Мы лежим, малютки гномы, на диване, в ямочке…». На фоне этой мелодии, врываясь фрагментами, как режущие слух диссонансы, зазвучали автомобильные гудки, звон трамваев и птичий гомон. Наталия, не отрывая пальцев от клавиш, оглянулась: городская улочка, узкая, выложенная булыжником, вдруг свернула вправо – и она очутилась в тесном полутемном заведении с тремя длинными деревянными столиками и баром в самом углу. Высокие прозрачные бокалы под уверенной рукой красномордого бармена наполнялись янтарным пенящимся пивом. Звучала немецкая речь. «Пивной бар». И тут взгляд Наталии упал на двух мужчин, сидящих к ней спиной и тихо разговаривающих. Один был лет на двадцать старше другого. От него исходил тошнотворный запах перегара и немытого тела. Через какое-то мгновение невидимый оператор словно развернул столик с посетителями, чтобы Наталия смогла увидеть их лица. Старик что-то говорил заплетающимся языком, а молодой, хорошо одетый мужчина – тот самый черноволосый, с фотографии – слушал, закусив губу. Он был действительно очень красив. Даже Наталия смотрела на него с восхищением и, если бы было возможно, с удовольствием познакомилась с ним. Оба говорили на немецком языке. Вот когда пришлось пожалеть, что она перешла из немецкой группы в английскую. Ни одного знакомого слова, кроме «frau» и «Berlin». Стыд и позор.
Что толку слушать их, если ничего невозможно понять?
Наталия закончила наигрывать, опустила руки на колени и чуть не расплакалась от досады. Ведь если бы она услышала разговор, то наверняка бы узнала что-то очень важное. Она закрыла пианино. Ей на руку упало несколько капель. Она поднесла ладонь к губам и лизнула: это было пиво. Да и вообще в комнате пахло пивом и какими-то мужскими духами. В голову пришла довольно оригинальная, на ее взгляд, мысль: во время следующего «сеанса» включить магнитофон. Интересно, запишется что-нибудь или нет?