Умерший рай
Шрифт:
Исходя из этого, имелась четкая идеологическая раскладка Синайского полуострова. Арабы – несчастные, добрые, притесняемые страдальцы. Укрепляющие возвращенную Родину евреи – бандиты хуже Гитлера. В то время широко употреблялся термин «сионизм», на самом деле означающий всего лишь движение к воссоединению еврейской нации. Но тогда сионизм отождествлялся с фашизмом. Кто-то из проституток мужского пола – политических обозревателей, меняющих окраску при каждой смене власти – даже написал книгу под названием «Сионизм есть фашизм».
Поскольку советские
И относились примерно так же, как к поволжским немцам в годы войны.
Кроме того, не стоит забывать, что существовало движение диссидентов, то есть людей, пытающихся противостоять коммунистическому режиму изнутри. Порой – ценою чудовищных притеснений вплоть до высылки в отдаленные города и тюремного заключения. Диссидентами чаще всего объявлялись деятели науки, причем умнейшие – которые обычно оказывались евреями.
Наличествовал и еще один фактор, объективно-экономический. Когда, осмелев, советские евреи в конце семидесятых начали отбывать на родину предков, очевидной стала утечка умов. А также разбазаривание средств: получив бесплатное высшее образование, еврей спокойно уезжал за границу. Не отработав стране положенных законом трех лет после института.
С этой точки зрения тогдашнее отношение к евреям объяснимо.
Ленинград всегда был еврейским городом – пожалуй, вторым после Одессы. Университет – еврейским ВУЗом. А математико-механический факультет – еврейским факультетом. Ведь очевидно, что лишь упорный немецкий, легкий французский да хитрый еврейский умы могут преуспевать в этой античеловеческой науке.
Политика негласного государственного антисемитизма заключалась в том, что евреев правдами и неправдами не принимали в университет.
Конечно, евреи потеряли бы право именоваться евреями, не придумай средств борьбы. Я учился на последнем «еврейском» курсе, где четверть студентов принадлежала к нежелательной национальности. «Являлись лицами иудейского вероисповедания», как сказали бы в дореволюционной России. Однако среди всех имелось лишь два официальных еврея – то есть признающих свою национальность в анкетах. Остальные писались русскими. Я их понимал: еще не все собирались уезжать, остающимся предстояло жить.
К закату брежневской эпохи антисемитизм стал явным. Когда я работал председателем той самой «Общественной приемной комиссии» математико-механического факультета в 1982 году, нам было приказано сверху принять в число студентов только одного еврея. Хотя в тогдашнем Ленинграде массы евреев учились в математических школах и не мыслили себе иной специальности.
Политика партии проводилась жестко, но хитро. С иудейской хитростью.
Впрочем, сейчас это меня уже не удивляет: расправляясь с врагами, коммунисты всегда присваивали их методы. Подобно дикарям из каннибальских племен, которые съедали мозги убитых врагов, чтобы стать умнее.
Сейчас
В те годы медалисты поступали по одному экзамену. То есть могли поступить, написав математику на «пятерку». В противном случае им предстояло сдавать все оставшиеся экзамены в общем потоке.
И скажу совершенно честно, что нынешней коррупцией тогда не пахло, и оценки по-настоящему не подделывались. Впрочем, здесь тоже проявляется историческая закономерность: в государстве, где главные преступники (коммунисты, фашисты или красные кхмеры – без разницы) находятся у власти, серьезной преступности в массах нет места. Причем как обычной, так и экономической.
Но вернемся к теме.
Для соблюдения приличий заранее выбирался «показательный еврей» с характерной фамилией – в год моего командирства ОПК это был Рабинович. Естественно, медалист. Он сдавал первый экзамен, получал «пятерку» за идеальную работу и с помпой зачислялся в студенты.
О чем тут же вывешивалось крупное объявление.
Всем остальным евреям методами мелких придирок – которые известны любому квалифицированному преподавателю – занижали результаты сначала по математике, потом по сочинению. Всего чуть-чуть. Но этого хватало. И эти ребята – виноватые только в своем еврейском происхождении –оказывались за пределами конкурсной черты из-за низкого общего балла.
Справедливо разъяренные родители атаковали приемную комиссию, обвиняя ее в антисемитизме.
– Помилуй бог, какой антисемитизм!
– ответственный секретарь делал жест в сторону доски объявлений.
– Вон посмотрите: у нас Рабинович вообще с одного экзамена поступил. Готовиться надо было лучше, вот что…
Возможно, я не открываю Америки этими рассказами.
А возможно, вы мне просто не поверите.
Но именно при мне подобным способом был отвергнут светлой памяти сын моего будущего сослуживца по Башкирскому государственному университету, доцента Израиля Айзиковича Соломеща – Миша Соломещ, истинный математик и блестящий ученый. Именно блестящий, поскольку вернувшись в Уфу, он сходу начал карьеру. Окончив Башкирский университет, стал научным работником. И не знаю на каких высот парил бы сейчас, не оборви его жизнь ранняя смерть…
(Отмечу, что ни я, ни мои бойцы в этих играх участия не принимали, поскольку отвечали лишь за расклейку объявлений, обеспечение бумажками, порядок во время экзаменов и так далее.)