Умница, красавица
Шрифт:
МОСКВА
Сентябрь – это еще почти что лето.
Первое сентября ознаменовалось грандиозным скандалом – пришла расплата за жуков. Последствия этого скандала на первый взгляд казались незначительными, но это только на первый взгляд.
В конце августа, в то самое время, когда Соня с Князевым любили друг друга в ста метрах от трассы, не вполне укрытые от посторонних глаз молодыми березками, Головин с Антошей ползли по реке Воронежке.
Этим летом, впервые за долгие годы, семейство Головиных
Антоша был нежный, ласковый, уютный. В нем не было ничего от Головина и все было от Сони – мягкое личико, плавающий русалочий взгляд. Но все, что в Соне было приемлемо и вполне приятно, невыносимо раздражало Головина в сыне. Разве может мальчишка так нерешительно улыбаться, так уплывать взглядом?!.
Ему хотелось, чтобы его сын выглядел по-другому. Казалось бы, Соня одевала Антошу в самое модное, дорогое. Но почему у него всегда брюки мешком, рубашка торчком, словно ему под рубашку для тепла поддели теплую кофточку?
Особенно раздражало, что с Антошей он ничего не мог планировать, – Антоша вылезал из любого плана. Ленивый – раз, расслабленный – два, нецелеустремленный – три. Антоша не держал под подушкой задачник Перельмана, в пять лет не встал на горные лыжи, и в шесть не встал, и в десять. Говорил: «Боюсь высоты». КАК может мальчишка так беззастенчиво признаваться в трусости, это же уму непостижимо?!
Головин никогда не задавался вопросом, почему он не любит сына так, как, он видел, любят своих детей другие, – безоценочно, безоглядно, только за то, что это их дети. С его точки зрения, это было нелогично, он считал, что любить нужно за что-то, и он честно присматривался к Антоше, стараясь разглядеть это что-то, прежде чем разочароваться окончательно, на что-то надеялся… по всему получалось, что любить было не за что, так что пока Алексей Юрьевич оставил вопрос открытым.
Да, собака Мурзик переехала с дачи в город, но не на Таврическую, а к Валентине Даниловне, как выразился Головин, «по месту прописки». И как ни просил Антоша, как ни смотрел полными слез глазами, ответом ему было: «Ты НЕ ЗАСЛУЖИЛ».
Антоша боялся сказать отцу, что не хочет предложенного ему экстрима на речке Воронежке, Соня боялась сказать мужу, что Антоша не хочет, вот так они вдвоем и боялись. Антоша пытался заболеть, Соня пыталась жульническими способами намерить своему малышу хотя бы субфебрильную температуру. В последний раз она сунула ему градусник уже перед самым отъездом, но Головин молча вытащил градусник, молча подтолкнул Антошу к двери, и спустя несколько часов они уже подъезжали к Волховскому району.
На речку Воронежку, вместе с лодками, плотами и снаряжением, Головина с двумя приятелями и Антошей привез нанятый в деревне трактор «Кировец» –
Антошу тошнило. Трактор останавливался. Головин раздражался. Антоша боялся чащи, волков, ухабов – ВСЕГО. Смотрел на отца как агнец, которого везут на заклание в тракторе.
Трактор довез их до речки и уехал.
Трактор уехал, а Антоша остался…
Через полчаса от начала сплавления лодки и плоты встали. Такого экстрима не ожидал даже Головин, не говоря уж об Антоше. Дальше сплавляться было не по чему – оказалось, что полноводная речка Воронежка высохла, вся, полностью, до дна. Такое жаркое было лето, да и сейчас, в конце августа, стояла несусветная жара, за тридцать.
Обливаясь потом, они три дня волокли лодки и плоты по высохшей реке Воронежке. Снаряжение несли на себе. Так, бурлаками, и тянулись тридцать с лишним километров – где пешком, где ползком, осторожно обводя лодки и плоты вокруг огромных обнажившихся валунов.
Ползли, тянули, тащили, волокли, обливаясь потом, а вокруг них тучами кружились мошки, комары, оводы, слепни, – насекомые были всегда, одни засыпали, другие просыпались. Насекомых было столько, что Антоше позавидовал бы сам Фабр, – он мог бы написать про них еще два или даже три толстых тома.
Дошли. Все дошли, даже Антоша. Трактор ждал их точно в назначенное время в оговоренном месте. У всех случаются проколы, только не у Головина, у него даже тракторист не запил и не оказался случайно совсем в другом лесу у другой речки.
И что же Антоша – все-таки он был полненький, нетренированный и очень-очень мамин… Так вот – ему НЕ ПО-
НРАВИЛОСЬ. Он шел, конечно, – не оставаться же ему жить в лесах Волховского района, но в общем повел себя НЕ ТАК.
Приятели Головина Антошу жалели и даже как-то старались мальчика приласкать. И удивлялись Головину – Алексей Юрьевич как будто стоял за углом и наблюдал, ЧТО Антоша сейчас сделает неправильно.
Ну, а Антоша делал неправильно все. НЕ обрадовался высохшей реке, НЕ наслаждался неожиданным дополнительным экстримом, а напротив – жалобно пыхтел, громко вздыхал, горестно расчесывал укусы, и все это ДЕМОНСТРАТИВНО, всем своим видом показывая – все это приключение, которого никто не ожидал, ему НЕ интересно, и он только и мечтает вернуться к мамочке… Алексею Юрьевичу было за него СТЫДНО, а каково такому человеку, как Головин, стыдиться своего сына?..
– Твой сын был похож на трусливую овцу, – с порога объявил Головин Соне.
– А по-моему, он похож на смелую овцу, – рассеянно возразила Соня и бросилась к Антоше – ужасаться, жалеть, шептаться, зализывать раны.
– Знаешь что? Я видел водяную лягушку, веслоногую лягушку, жабу обыкновенную. А у жука-плавунца очень интересные привычки, хотя кое в чем он меня немного разочаровал, – доверительно сообщил ей Антоша. Ему все-таки удалось улучить минутку, отцепиться от лодки и хотя бы за кем-то понаблюдать.