Умный, наглый, сомоуверенный
Шрифт:
— Ты что? — спросила Катя. — Я не все тебе сказала. Сережа обронил, что Левша занимался твоим столом. Я тоже видела, он что-то туда ввинчивал. А потом сразу на другой день произошло несчастье с Левой. Из-за того, что это с Левой, а не с тобой, я не подумала, что это могло быть преднамеренно.
— Катя, подожди, мне звонят в дверь. — Он подтянул костыли, доковылял до двери и увидел в глазок Иру.
— Слушай, — сказал он, открыв двери, — последняя просьба. Привези домработницу, я один загнусь.
Ира посмотрела на него без особой жалости и поставила сумку на пол.
— Хорошо.
— Ты… — он даже поперхнулся. — Ты настоящий сыщик. — Ира посмотрела на телефонную трубку, усмехнулась и вышла.
— Привезешь домработницу? — крикнул он вдогонку.
Она, не отвечая, нажала кнопку лифта.
— Катюша, больше так не делай. Я буду за тобой следить, пока мысленно. И… ну что мне тебя учить, только портить, но Сергею ни звука про этот разговор, а уж Якову Александровичу тем более.
Он повесил трубку. С портсигаром Левши все встало на свои места. Не хотелось бы знать такого Якова, но выбора нет. С магнитофоном, вице-губернаторской женой, Митяйкой, Гонцом, наездом на девятке… Все понятно. Только Лева выпадал. Лева за столом оказался случайно. Решили заменить его на Левшу и поручили это ему же? Видимо, так. Можно было и договориться, но это против правил. То-то Левшу корчило, когда он заявлял, что отдает дело. Левше казалось, что он блефует.
Ира ехала в Березняки, ничего не видя от слез. Она снова промахнулась, ей предпочли другую. Редкая форма женского идиотизма. Она остановилась, достала платок, вытерла слезы, заливавшие лицо, надела темные очки и увидела в зеркало то, чего совсем не ожидала. «Крайслер» цвета спелой вишни. Глаза от страха мгновенно высохли. Из ее преследователей в последний месяц остался один, зато самый жуткий. Пропал «глюк», исчез, растворившись в воздухе, гнилозубый, спросив про Пушкина. Кличка, что ли? Но бугая с тяжелым восточным лицом стало гораздо больше. Он приходил к Саше в больницу, а она не спросила, кто это был. Дура.
Ира, выехав на шоссе, переключилась на третью, «крайслер» отстал и больше не показывался. Было около девяти вечера, возвращаться назад она не собиралась. Заночует у Нюры.
Целая жизнь, ей казалось, что целая жизнь прошла за последние три месяца, и она себя не узнавала. Словно бы все произошло не с ней. Пора с этим кончать и возвращаться в отцовский дом. Погуляла девочка, и будет. Она посигналила, вышла Юля и открыла ворота. Узнав, что с утра ее увезут в город, отпросилась попрощаться с мальчиком.
Авилов не дождался их ни на этот, ни на следующий день. Он остался без ног и без рук, плохо справляясь с хозяйством. В доме кончился хлеб, он сидел на твороге и воде. Отыскал в холодильнике подсохший торт. Еще через день позвонил Гонец, и он обрадовался спасению. Гонец решил проблемы с продовольствием и был отправлен опять же в Березняки за домработницей.
Авилов решил, что Ира улетела домой, не выполнив его просьбы. В сущности, хоть и безжалостно, но она имела на это право, потому что вся
Гонец вернулся к обеду с плохими вестями. Ира с Юлей выехали позавчера утром, часов в восемь. Авилов чертыхнулся, отправил Гонца за Комаром и стал размышлять, не заявить ли в милицию. Но не поминай черта к ночи… Вечером раздался междугородный звонок, и знакомый голос произнес в трубку:
— Полковник Миронов. Мне Ирину.
— Ее сейчас нет.
— С кем я разговариваю?
— Авилов моя фамилия, Юрий Максимыч.
— Не забыл. Ирина где, Саша? Три дня не звонит, этот телефон дала на крайний случай. Девчонки волнуются, мы тоже.
— Позавчера уехала к тете Нюре на дачу. Не звонила. Я ногу сломал, сам поехать не могу.
— Запиши рабочий. Если будут известия, брякни. У вас там что? Живете что ли вместе?
— Сложно сказать. Не телефонный разговор…
Бестия полковник. Все учуял. Родная милиция нас бережет.
Когда появился Комар, Авилов сообщил, что нужен Левша — живым или мертвым.
— Что по деньгам? — только и спросил Комар. Пушкин даже цыкнул, хотя Комару-то что… Не он же с Левшой семь лет оттрубил.
Когда съехала Юля, тетке Нюре совсем край пришел. При Юле Петрович так-то уж к ней не вязался, вроде стеснялся или даже побаивался косых взглядов. А Юля глазами на него сверкала — будь здоров! Сразу не понравился, как увидела, будто чуяла неладное. Но после отъезда пристал с ножом к горлу — подписывай, иначе племянника посажу. Компромат выискал, мол. Она бросилась звонить Сашке — а тот что, безногий, говорит, не смей подписывать, я его прищучу, как только встану. Но Петровичу про ноги было известно или нет, только он очень торопился и грозил, что если не по-хорошему, так по-плохому, ты, мол, все равно подпишешь, потому что рыло в пуху, все знала, преступления покрывала и плодами пользовалась. И так все тянулось и тянулось, пока он в результате ее не запер. Сделал замок в дальней комнате, на задах — кричи не докричишься, соседям объявил, что в город уехала, и посадил на хлеб и воду. А не подпишешь, говорил, сдохнешь, я с твоим паспортом зарегистрируюсь с другой. И по суду унаследую.
Так она три дня уже сидела, и конца было не видать. От нервов чирьи пошли, но тут ночью, раз — стук, бряк, под окном шорох близко, тетка Нюра давай голосить — спасите, мол, запер, а это на-ка тебе, Юлька. Юлька ее отперла тихонько и устроила побег. И не в квартиру они бежали, и даже не к Сашке, а к барыне с диковинным именем, которая их приютила. Вид у Юльки был вовсе ободранный, но дух боевой. Пили они с рыжей старой барыней винцо и обнимались. И плакали, и утешались, и музыку та пилила, и собака аж им подпевала. Балаган, да и только.