Умный, наглый, сомоуверенный

Коркина Вера

— А как полковник?

— А что полковник?

— Он в курсе?

— Естественно.

— И что?

— А куда он денется? Придется делиться.

— Он что, согласен?

— Нет. Но будет согласен. Стерпится-слюбится.

— В смысле, что любовь зла, полюбишь и…

— Я тебя очень прошу — не суйся в мои дела, ладно? Вы уже с папой один раз с отелем отличились.

— Ты это сама додумалась или сказал кто?

— Ты сам и сказал. Полковник подтвердил, Алексей тоже. Вот что вам было надо, что? Я сколько раз замечала: когда

человек нормально не живет, он и другим не даст, все вмешивается в чужие дела. И сейчас вот, куда ты меня везешь? Что опять тебе надо? Ломать?

— Ира. Есть вещи, которые нельзя не знать. Иначе ты будешь строить замки на песке, они будут разваливаться, а ты будешь несчастна.

— Ну и что? Может, я так хочу? Какое тебе до этого дело? Выпусти меня. Я ничего не хочу знать, понятно тебе? Правда хорошо, а счастье лучше. Лучше!

— Успокойся, уже скоро. Туда, и быстро обратно.

— Да зачем мы туда едем, объясни, наконец?

— За наглядностью. За наглядным пособием. Лучше один раз увидеть…

— Глупости. Каждый видит то, что хочет. Чего не хочет, не видит.

— Это ты про сумасшедших говоришь. Мы не безумцы. Ир, ну мне одному в этом не разобраться, помоги мне.

— Опять помоги? Опять эти штучки? Когда это закончится? Я не могу ее больше видеть, она мне опостылела. Я хочу это забыть. Забыть. Она меня заперла в туалете, эта мерзавка… — Ира чуть не плакала. — У тебя нет с собой выпить?

— Ты что-то стала налегать на спиртное, — заметил Авилов. — Ну хочешь, остановимся у кафе, я куплю.

— Хочу.

Он притормозил. Ира выпила прямо у стойки и потребовала еще. Авилов морщился от жалости.

— Сегодня, — сказал он. — Я обещаю, что сегодня все закончится, а дальше ты все будешь решать сама. В одиночку. Не знаю, понравится тебе это или нет, но будешь одна.

— Как ты? — горько спросила Ира. — Ты этого хочешь? Что ж вы так хотите-то оставить меня одну?

— Нет, я только за, но не с этим же…

— И папа говорит то же самое. На самом деле вы из него и сделали это. Что вы в него вцепились, как овчарки? Чем он вам плох?

— Успокойся. Я тоже могу начать беситься и кричать: «А чем он хорош?» Может, и неплох в своем роде. Для домработницы, например. А ты могла бы найти получше.

Ира схватилась за голову.

— О чем мы говорим? Как мужчина может судить, что для женщины лучше? Ну как? Как? Ты не можешь влезть в мою шкуру, так о чем мы? Тупик какой-то. Давай закончим.

— Давай. Тем более подъезжаем. Почти как в гости к Клементине. Тогда ты меня завезла в гости, теперь я тебя. Но ведь ничего страшного не произошло, никто не умер? Все будет хорошо. Сейчас выйдем, я посмотрю, кто там есть, и быстро заходим вместе.

Сказать, что все будет хорошо, легко… Вот как это сделать? Эта девка, зараза, подкидыш из «Луны», как бы чего не вытворила… Куда ветерок, туда и умок. Дура или так просто?

Авилов оставил машину за углом и направился к дому. Ограда была заперта, к окнам доступа не было. Он вернулся

за Ирой, и они позвонили. Дверь дома открыла Юля и вышла отпереть. Вид у нее был, как у хорошо побитой хозяином собаки, которая, однако, еще не сломлена и на что-то рассчитывает.

— Привет, — сказала она. — Наконец-то. — И сухо кивнула Ире. — Вы вовремя, к ужину. Будем есть куропаток. — Она пошла впереди в накинутом на плечи пальто. Елена Ильинична приподнялась из-за стола, а хозяин дома остался сидеть, не сводя с них глаз.

— Это мои гости, — Юля сказала это с вызовом.

— Ну и зачем это тебе? — спросил «пленник», ни к кому конкретно не обращаясь. — Сама все сломала.

Никто ему не ответил. Все принялись за еду, опустив головы, но без особого интереса. Авилов взглянул на Иру, у нее полыхали уши, но она молчала. Какая выдержка. Или не хочет, чтобы он видел? Почувствовав взгляд, Ира взглянула на него растерянно, правда, на дне взгляда он заметил ожесточение. Там было немного ненависти лично к нему. Но на заднем плане, далеко. Она все-таки собиралась думать, а не выпаливать что ни попадя.

«Кавказского пленника» он на этот раз постарался разглядеть повнимательней, уже с учетом того факта, что это Иркин муж, по которому она страдает, и ловкий проходимец-сердцеед. Но сколько Пушкин ни силился рассмотреть в нем что-нибудь примечательное, никак не мог. Человек без примет. Волосы русые, глаза невыразительные, вид заурядного гражданина, нервного и несколько побитого жизнью. Голос, пожалуй, приятный. Больше Авилов не обнаружил в нем достоинств, сколько ни искал…

Заурядная внешность человека без примет — так себе ресурс. Но если прибавить изворотливый ум и умение играть сразу на нескольких досках, то можно наворотить дел и без героической внешности. Чего ему не жилось с Ириной? Он перевел взгляд на домработницу и сравнил. Ну и ну.

«Пленник» бросил исподлобья взгляд на Иру, и Пушкин вдруг кое-что понял. Если сопоставлять людей со зверьем, то этот — волк. А волка, сколько ни корми… Поди, и сам не рад? Ведь это инстинкт, а значит, зависимость. Даже если это инстинкт свободы. Сколько ни пытайся такого засадить в клетку, пусть даже золотую, пусть вместе с райской птицей и чудными птенчиками, все равно утечет. Он, конечно, не верен никому. Но себе-то он верен и сочувствия не заслуживает. Сочувствия — нет, а уважения — да. Черт, а Ирка права, что за него держится… Бедолага, до нее все еще не доходит, почему он тут.

— Ты не позвонил, — вдруг сказала, не поднимая глаз, Ирина.

— Не смог, — отозвался «пленник».

— Передумал? — Она посмотрела ему в глаза.

— Нет, не передумал. Не смог. Получилось, что обманул.

— Надо было позвонить.

— Зачем? И так все ясно.

Авилову не понравилось, как они смотрели друг на друга. Ира так пристально ни на кого не смотрела. Этот договаривается с женщинами по-любому. При любых свидетелях, в любых обстоятельствах у него всегда есть выход. И сейчас тоже.