Умный выстрел
Шрифт:
Я чуток перефразировал Мэтта Деймона:
— Любое дело легко запороть, если думать о нем слишком много. На дворе ночь, а вы корпите над делами.
— Да, на дворе ночь, а я принимаю гостей, — парировала она. — Чай, кофе?
— Кофе. Ночь длинная.
Она усмехнулась и ушла на кухню. Да, в одиночку можно и свихнуться.
Сошина поставила чайник на плиту и скрылась, пройдя мимо меня в спальню. Видимо, чтобы переодеться, привести себя в порядок. Кто знает, может, она в сладких мечтах видела этот вечер, а в голове у нее вертелась ария ночного гостя.
Ей нужно было развеяться, сменить обстановку, взять отпуск, съездить за границу.
Женщина вернулась из спальни. Я был готов увидеть ее в вечернем платье, однако та появилась в толстовке и джинсах.
— Ты пьешь кофе с сахаром? — она первая перешла на «ты».
— Черный, — ответил я.
И не стал дожидаться приглашения. Зал был отведен под кабинет, в спальню мне еще рано, я прошел на кухню. Там она заметила зелень и вырванный лоскут на моих брюках.
— Упал с мотоцикла, — сказал я. Это чтобы потом у нее на мой счет не осталось никаких сомнений. — У меня хобби — гонять по ночным улицам. — И сменил тему, заговорив об отдыхе за границей.
— Не хотела бы побывать ни в одной стране мира — зачем она мне, эта заграница? — ответила Сошина. — Разве что Ватикан. Да, в Ватикане я хотела бы побывать. На мой взгляд грешницы, это единственное место на земле, откуда виден самый нарядный край небес.
— А что египетские пирамиды?
— Ну может быть. Дайте-ка я взгляну на ваши пирамиды и быстрее в Ватикан!
Общее состояние у нее изменилось в лучшую сторону. Я был уверен, что она теперь не спросит о причине моего визита. Ни за что не спросит. Похожий на морского дракона (даже половой зрелости я достиг в крайне малом возрасте), ядовитый и опасный, с угловатой большой головой и высоко посаженными глазами, я не мог скрасить ее жизнь, но я впился зубами в ее закостенелый шаблон и выгнал из нее боязнь нового. У рутинерок щеки не горят, а у этой они зарумянились.
Я решил объясниться с ней в стиле рекламы нового фильма.
— Превратности судьбы, — сказал я. — Я не слишком умен и культурен, а ты умна и воспитанна. Наше знакомство в твоем кабинете переросло в дружбу, разве не так? Помоги мне взглянуть на себя по-новому…
Я поставил полупустую чашку на стол и, обняв судью за плечи, заставил ее подняться. Приподняв ее подбородок пальцами, поцеловал в губы. Она закрыла глаза. Сделала попытку отстраниться, но тотчас крепко прижалась ко мне. Ее дрожь передалась мне, и я отказался отвести ее в спальную. Смахнув со стола судебные дела, я помог ей снять джинсы и усадил на краешек. Толстовка полетела в угол. И только бюстгальтер остался на ней: она шепнула «не надо» и прильнула ко мне…
Потом… потом я потерял счет времени. Что было дальше? Мы перешли в спальню. Подперев голову рукой, она что-то говорила мне, кажется, спрашивала, о чем я мечтаю. Я толком ничего не понял. День снова выдался тяжелым и эмоционально перенасыщенным. Как раз наступило время (около часа ночи), когда я по обыкновению ложился спать. Я дал себе слово, что утром отвечу на ее вопрос: о чем я мечтаю. Может быть, отшучусь: «Мечтаю стать лысым». Потому что у всех на слуху самыелысые сексуальные знаменитости, Брюс Уиллис, там. Ни разу не слышал о самых лохматых сексуальных знаменитостях. По меньшей мере звучит это пошло. Моя работа — сплошной секс и сплошная озабоченность. Эта была та тема, на которую я мог говорить часами, без пауз, но никогда не говорил. Отец мой был что надо: сделал меня с тактом. Сейчас я тактично отрубился…
Я проснулся, когда часы показывали начало четвертого утра. Обняв меня и положив голову на грудь, Сошина чуть слышно посапывала, точно большой ребенок… Удивительно, что она так быстро доверилась мне. И по отношению к ней, строгой судье, я неосознанно выбирал самые мягкие определения, как будто был ее защитником и пытался оправдать ее. Наверное, все дело в существенном разрыве между нами. Она — федеральный судья, назначенная самим президентом и подчиняющаяся только Конституции и федеральному же закону. Я же — натуральный беззаконник, и этим все было сказано. В этой постели встретились две противоположности, и эта встреча породила натуральный взрыв. У нее было свое
С ней было уютно. И в доме у нее царил порядок и комфорт. И я вдруг подумал о семейном очаге, хотя еще вчера боялся ожечься о него. «Слова «брак» нет в моих планах» — эти слова я обронил, поднимаясь вместе с Сошиной по лестничному маршу. И дальше мог продолжить: «Но, знаете, если бы я сошелся с какой-нибудь женщиной, она посчитала бы меня женатым. У меня дел по горло, и я не смог бы проводить с ней много времени: всего лишь вечер — поздний вечер, начало ночи. А остальное время занимают неверные и не очень верные чужим женам и мужьям люди. Она же подумает, что это время я посвящаю своей семье, а с ней лично избегаю появляться в публичных местах, чтобы, не дай бог, не встретить знакомых. Мои телефонные разговоры покажутся ей подозрительными, потому что большая часть моих клиентов — женщины. Я скрытен. Никто и никогда не видел моего настоящего лица (даже я сам), оно покрыто множеством шрамов, неровностей и щербин, именуемых рябинами. Но все это при условии, что я расскажу ей правду о своей профессии, что я частный сыщик и буквально «сымаю порнокино». Но какая нормальная женщина потерпит мужика, который значительную часть жизни проводит под чужой кроватью? Может, я найду такую, и она окажется частной сыщицей. Но правда заключалась в том, что мне нравилась моя работа. Меня захватывало чувство вмешательства в чужую жизнь, мне нравилось разоблачать неверность и вклиниваться между двумя близкими людьми. Мне доставляло удовольствие смотреть, как не без моей помощи рушатся одни семьи и еще больше крепнут другие. Мне также было по душе то обстоятельство, что назавтра я в корне поменяю свои взгляды, возненавидев свою работу и свою поганую жизнь, которую невозможно опоганить еще больше, а послезавтра снова все это полюблю. У меня был приятель, который каждый день переустанавливал операционную систему — что-то там у него криво вставало и разбухал системный же реестр. Мне, например, было наплевать, криво или прямо стоит моя операционка, главное, что она, как башня в Пизе, не падает. Знал я такого, который возил в багажнике два запасных колеса — на случай, если пробьет сразу два, разумеется. Я спросил его: «А вдруг проколешь сразу три?» На что он мне отвечал: «Значит, это судьба». — «Значит, три — мало, а два — в самый раз?» И он вдруг прислушался к моему голосу и стал ездить, как все нормальные водители, с одной запаской. Правда, до меня дошли слухи, что однажды он наехал на доску с гвоздями и проколол ровно два колеса. Может, поэтому он больше мне не звонит. Но я-то подбросил ему идею, а не палку с гвоздями. Чудак». Вот такой монолог мог состояться вчера на лестнице — но при одном условии: что лестница эта доходила до самых облаков, в которых я тогда витал…
Утром я увидел совсем другую женщину, непохожую ни на трепетную любовницу, ни на строгую судью. Это была насмерть перепуганная особа, неспособная связать и двух слов.
— А… значит, вот вы как!.. Такие вот приемы у вас, да?.. Судью на мыло?..
Раньше я полагал, что судья о команде президента (включая ее методы) знает на порядок больше и, возможно, сталкивалась с таким давлением, с последствиями таких обращений или контактов. Оказалось, я ошибся.
Сошина, надо отдать ей должное, стала быстро успокаиваться. Принесла мою одежду и швырнула на кровать. Распахнув халат, едва сдерживая обиду, бросила мне в лицо:
— А без этого было нельзя?.. Какие же вы у себя там подонки! Вон из моего дома!
— Откуда узнала? — Я встал с кровати и начал одеваться. Она отвернулась; я мог поклясться, что она покраснела. — Интернет, телевизор, радио?
Сошина вместо ответа щелкнула клавишей на маленьком телевизоре в спальне и вышла.
Я нашел ее на кухне. Она плакала, уронив голову на сложенные на столе руки. Ей было больно и страшно оттого, что дала кров убийце и провела с ним ночь в одной постели. Я ушел, также не проронив ни слова в свое оправдание. Пока что такая ситуация была мне на руку. Возможно, я ошибся, но время покажет.