Умолкнувший оратор
Шрифт:
Чистая работа, думал я, сидя у окна в своей комнате. Очень чистая, будь он проклят, подлый убийца!
Я уже говорил, рабочая версия была такова, что, совершив убийство, преступник вошел в дом, но следует сказать и о других возможностях. Об одной из них упомянул представитель Ассоциации промышленников Уинтерхоф. Во время допроса он показал: он (Уинтерхоф, изысканный джентльмен с рекламной картинки) неодобрительно относится к загрязнению улиц, в частности, не терпит, когда на тротуар швыряют окурки, и сам никогда этого не делает.
Его жена с дочерьми взяла на этот вечер машину. Поэтому, направившись
И его слова подтвердились. Из невероятного числа сыщиков, наводнивших наш дом, двое были посланы проверить правдивость слов Уинтерхофа. Через полчаса они вернулись и доложили, что действительно в подворотне одного из ближайших домов стоит урна. Поверх валявшегося в ней мусора они обнаружили загашенный окурок и даже принесли его с собой. Тот же сорт сигарет, который курил Уинтерхоф.
Стало быть, Уинтерхоф не лгал. К сожалению, версию насчет человека, пробежавшего мимо него в сторону реки, проверить было нельзя. С тех пор прошло уже более двух часов, того и след простыл.
Не знаю, что ценного извлекли из этого Вульф и Кремер. Я вообще ничего не соображал с того момента как осветил фонариком лицо Фиби.
Кто-то предложил прибегнуть к помощи микроскопа, и Кремер тут же ухватился за это. Он приказал немедленно собрать всех в столовой и в сопровождении Пэрли Стеббинса и меня направился туда. Стоя перед собравшимися, он сказал:
– Пожалуйста, выслушайте меня внимательно. Кусок трубы…
– Это неслыханно! – взорвался Бреслоу. – Мы уже ответили на все вопросы! Мы позволили себя обыскать! Мы рассказали все, что нам известно! Мы…
Кремер громко приказал Пэрли:
– Встань рядом с ним и, если он не замолчит, заткни ему глотку!
Пэрли двинулся вперед. Бреслоу умолк.
– Мне по горло хватит сегодня оскорбленных самолюбий! – заорал Кремер. Я редко видел его таким разъяренным. – В течение шести дней я был вынужден обращаться с вами нежно, как с грудными младенцами, – вы же такие важные персоны! Отныне будет по-другому! Теперь я знаю, что один из вас убийца. Не ошибусь, если скажу, что тот, кто убил эту женщину, является и убийцей Буна. Я…
– Простите, инспектор, – гневно перебил Франк Томас Эрскин, – но вы сделали заявление, о котором в скором времени пожалеете. Может быть, вы забыли о пробежавшем мимо мистера Уинтерхофа человеке?
– Ничего я не забыл! И не стращайте меня! Продолжаю. Только сперва замечу, что начальник полиции поручил вести следствие мне и одобрил мое решение задержать всех вас. Поэтому чем чаще вы будете перебивать меня, тем дольше останетесь здесь. Ваши семьи оповещены, где вы находитесь. – Кремер обвел всех взглядом и продолжал: – Кусок трубы, которым убита мисс Гантер, был
– Но я уже вымыла руки, инспектор! – заявила миссис Бун. – Я помогала на кухне готовить сэндвичи, и, конечно…
– Очень жаль, – проворчал Кремер, – но тем не менее мы попытаемся. Даже после мытья могут остаться мелкие частицы. О вашем отношении к моей просьбе сообщите сержанту Стеббинсу. Я занят.
Он круто повернулся и вышел.
Именно в этот момент я почувствовал, что мне нужно немножко успокоиться. Я заглянул в кабинет и сообщил Вульфу, что если я ему понадоблюсь, то буду у себя в комнате.
Микроскоп доставили во втором часу ночи. Я сбежал вниз.
20
Для осмотра рук выбрали мою комнату. Одновременно в ней находилось пять человек: два эксперта, детектив – он вводил и выводил людей, – очередной из подозреваемых и я.
Сам я торчал тут отчасти потому, что не мог оставить без присмотра комнату, а главным образом потому, что никак не мог понять, как я, встречая всех этих людей у двери, сразу не опознал убийцу Фиби. Мне хотелось снова взглянуть на каждого из них. Меня не покидало ощущение о чем, разумеется, я не говорил Вульфу, что сразу опознаю убийцу, стоит мне взглянуть ему в лицо. Не спорю, это было бы новое слово в технике раскрытия преступлений, но именно так я думал. И сейчас, сидя на краю постели, я пристально всматривался в лица, в то время как эксперты с таким же вниманием разглядывали руки.
Первая Нина Бун, бледная, усталая, неспокойная.
Второй – Дон О'Нил с налитыми кровью глазами, протестующий, нетерпеливый и в то же время с интересом наблюдающий за происходящим.
Третья – Хетти Гардинг, раскисшая, взволнованная, со взглядом, совершенно лишенным того высокомерия, с каким она разговаривала со мной четыре дня назад, когда я навестил ее на службе.
Четвертый – Уинтерхоф, представительный, крайне обеспокоенный и, наверное, потому обливающийся потом.
Пятый – Эрскин-старший, напряженный и преисполненный решимости.
Шестой – Элджер Кэйтс, с ввалившимися глазами, угрюмый, готовый вот-вот разрыдаться.
Седьмая – миссис Бун, самая подавленная из всех, совершенно растерянная, но пытающаяся держать себя в руках.
Восьмой – Соломон Декстер, опухший, с набрякшими веками, спокойный и с весьма решительным выражением лица.
Девятый – Бреслоу, с плотно сжатым от злости ртом и с глазами взбесившейся свиньи; единственный, кто выдержал мой взгляд и продолжал смотреть на меня, а не на свою руку, когда эксперты изучали ее при сильном свете специальной лампы.