Умри со мной
Шрифт:
По пути он купил английскую газету и прочитал, что Донован и Тарталью в последний момент спасли — единственное, отчего у него на душе скребли кошки, и он бесился всякий раз, когда вспоминал про это. Надо же так промахнуться! Нужно было их самих облить бензином, не только дом. Ладно,
Он вновь представил лицо Сэм, покоящееся у него на плече, когда он нес девку вниз, чтобы бросить рядом с Тартальей: на губах алая помада, ярко рдеющие пятна румян на щеках. И запах, приторный запах духов. Адам одел Сэм в платье своей бабки, то, темно-синего шелка с кремовым узором, ее любимое. Сэм была такая тощая, что платье некрасиво скручивалось на ней, и ему пришлось обвязать два раза на талии пояс, чтобы придать ей пристойный вид. Сэм… Н-да, единственный прокол в ряду его тщательно продуманных сценариев. Адам вспомнил, как она сидела рядом с ним на диване, мямлила что-то с полузакрытыми глазами, изо всех сил старалась сохранить сознание, нелепо, жалко оговариваясь.
«Почему?» — спросила она тогда.
Почему? Почему? Почему? Вопрос до сих пор терзал его, отдавался в ушах, как когда-то вопли бабки. Хотя бабку он давно уже не видел, ее голос по-прежнему преследовал его, хныкал и стенал, словно голос проклятого баньши. Адам и сам бы хотел ответить на этот вопрос, чтобы заставить старую
Малышка Сэм — единственная, кому удалось от него ускользнуть. На болвана-полицейского ему плевать. Он — ничто. Но вот Сэм! Удрала! Эта мысль терзала его, и в конце концов Адам потерял покой — просто жаждал прикончить Донован. Да, он заслужил хороший нагоняй и суровые удары по костяшкам пальцев. После Иоланды ему следовало завязать. И тут подвернулась эта маленькая шлюшка! Она сама напрашивалась, преподносила себя на блюдечке — несчастная жалкая потаскушка! Было бы невежливо ей отказать, хотя ему это дорого обошлось. Впрочем, у полиции все равно нет никаких улик, привязывающих его к остальным убийствам. Никаких следов. И пошли-ка они все на хрен!.. До чего ж обидно и больно, что девка уцелела. Примется теперь трепать языком, рассказывать басни! Донован — его неспетая песня.
Залески никак не мог избавиться от Сэм: от ее лица, голоса, запаха… Этого гнуснейшего запаха гардений из старого бабкина флакона. Девчонка провоцирует его, зло насмехается над ним… Та, которой удалось удрать. Но — ненадолго. Шагая по короткой взлетной полосе, Адам пообещал себе: он разыщет ее. Обязательно. И очень скоро. И тогда заставит маленькую сучку горько пожалеть о том дне, когда она впервые отведала польской водки!