Un'estranea/Чужая
Шрифт:
– Вы должны уважать память своего отца, – напомнила Беатриче.
– Мы уважаем, просто правила, которые он устанавливал, были чересчур суровыми, – сказал Адриано.
Он отчётливо помнил, что отец воспитывал их в строгом католическом духе. Молились они по несколько раз в день. Особенно запрещалось погружаться в праздность. Бартоломео заставлял детей работать с отрочества. После уроков Адриано часами трудился на обувной фабрике; Антонио не нравилось делать туфли. Он под всякими предлогами отлынивал от работы. Свою любимицу Аллегру, Спинелли-страший посвящал в дела бухгалтерии. Это
– Минутка воспоминаний закончилась! – объявила Аллегра. – Это ещё не всё, чем я хочу вас порадовать!
Она ушла на кухню. Сначала появился аромат. Пахло апельсинами и шоколадом. Следом вошла сиявшая Аллегра. Она была довольна получившимся тирамису. Десерты удавались ей лучше всего. Благодаря столь любимому тётей сыру «Маскарпоне», сладость получилась воздушной и нежной, таявшей во рту.
– Я никогда не ела ничего вкуснее, – тихо проронила Маша.
Первая фраза, произнесённая девочкой за весь ужин. Члены семьи с удивлением воззрились на неё.
– Так и получай удовольствие! – предложил Антонио. Он и сам часто предавался греху чревоугодия. – Если нарушать заповеди, то так, чтобы не жалеть об этом.
Адриано рассмеялся. Он полагал, что человека невозможно испортить дурным примером. Согласно его убеждениям, всё в жизни следует по заданному пути. Человек – воплощение своей генетической программы.
Маша украдкой наблюдала за Беатриче. В голове девочки роилось множество вопросов, которые она жаждала задать старой графине, однако не решалась даже заговорить с ней. Мария очень хотела понравиться требовательной бабушке, мечтала добиться её любви.
– Ты за вечер произнесла только одно предложение, – наклонившись поближе, прошептала Аллегра.
– Я не знаю, что сказать, чтобы не чувствовать себя глупо.
– Carina, ты в кругу семьи.
– Не все так думают, – Маша кивнула на графиню, восседавшую во главе стола.
В столь почтенном возрасте Беатриче Спинелли не утратила статности и грации. В молодости она была прелестницей и покорила немало мужских сердец. Но Маше она казалась очень высокомерной и чопорной. И бесконечно недоступной.
Мария почувствовала на себе пристальный оценивающий взгляд старой графини. В нём было осуждение. Беатриче не благословила легкомысленный брак с Ларисой Баженовой, и считала их союз мезальянсом. И назвала развод закономерностью. Русские дамы, по её мнению, не слишком верные, к тому же корыстные.
– Тебе есть чем похвастаться? – спросила Аллегра.
– В этом году я выиграла олимпиаду по истории, – зардевшись, произнесла Маша.
– Всё это пыль на ветру, – изрекла Беатриче, для которой достижения внучки выглядели незначительными.
Никто не посмел возразить старой графине, чтобы не распалять костёр раздражения. Они продолжили ужин. Тётя отменно готовила, поэтому Маша съела две порции тирамису.
– Божественно, драгоценная сестра! – воскликнул
Маша беседовала лишь с тётей Аллегрой. Бабушка демонстративно игнорировала её присутствие. После долгого позднего ужина они играли в Scopa 8 . Аллегра наспех объяснила племяннице правила этой несложной игры, и девочка с лёгкостью освоила её.
8
Игра в карты.
К ночи у Маши закружилась голова. Она говорила по-итальянски, но думала по-русски. И перевод речи занимал некоторое время. Иногда она путала или забывала слова. Эти ощущения внове для неё. Она знала итальянский, но ей ещё многому предстояло научиться. К тому же когда она нервничала, то неосознанно переходила с итальянского на русский язык.
Ею овладело странное возбуждение. Столько событий и новых ощущений. Но одно чувство было очень ярким и томящим. Тоска по дому и матери с сестрой не давала покоя. Их жизнь продолжится, но отныне Маша не будет её частью. Она заплакала, когда поняла, что ещё долго не увидит старшую сестру. Сейчас Мария ругала себя, за то, что не ценила время, которое провела с Алиной. А теперь она далеко… Чем занимается? Вспоминает ли она о Маше?
Вот бы вернуться в Москву. Окунуться в её бурный ритм. Маша скучала по уютным московским улочкам, по маленьким кафе, прятавшимся в тупиках, и даже по толчее в метро. Она умела абстрагироваться от шума мегаполиса и в хмурый день погружалась в мир живописи. Сидя на смотровой площадке Воробьевых гор, рисовала сумрачную панораму Москвы.
Сон не приходил этой ночью. Маша с волнением ждала завтрашний день. Ей предстояло пойти в лицей. Любой подросток знает, что школа – это ад из сводов правил и ограничений, а демоны в нём одноклассники.
***
Первый день в престижном лицее запомнился плотным туманом, скрывавшим контуры города, и ароматом настоящей итальянской пиццы. Тётушка постаралась, сдобрив выпечку любимым сыром. Маша едва оторвалась от вкуснейшего лакомства.
– Я положу тебе с собой, – сказала тётя и, отрезав большой кусок «Маргариты», опустила его в пластиковую коробочку для обеда.
Венеция лениво пробуждалась. Задумчивый дворник в спецовке салатового цвета шумно тащил за собой контейнер с мусором. Голуби вспорхнули с балкона. Старуха с сигаретой в беззубом рту вытряхивала коврик прямо на головы прохожих. Недолгую дорогу до лицея Адриано и Маша проделали в напряжённом молчании.
– Ты сердишься, Мышаня? – отец внимательно посмотрел на дочь.
Маша ещё не могла точно сформулировать, что чувствует. Все ощущения сплелись в клубок нервов где-то в центре груди. Маша промолчала, запоминая маршрут. Вчера она чуть не заблудилась, перепутав очередной поворот.
– В этой школе обучалось всё семейство Спинелли. Возможно, ты познакомишься с учителями, которые помнят меня ребёнком. Была у нас преподавательница. Мы звали её Медузой Горгоной.
Маша улыбнулась, а затем помрачнела, вспомнив о российской школе, где осталась единственная лучшая подруга.