Унесенные бездной. Гибель «Курска».
Шрифт:
Теперь он погрузился в этот «сладкий сон» навсегда… Кое-что проясняет девиз петербургского клуба моряков-подводников: «Наше дело – это не профессия и не служба. Это – религия».
Потом был страшный август и черная осень. И эта записка, которая пришла к ней с того света, точнее, из черного небытия. Она помнит в ней каждой слово, каждую запятую… «Оленька, я тебя люблю. Не переживай сильно». Он всегда писал ей записки, даже если расставаться приходилось на два часа. Листки с нежными словами Митя засовывал в рукава пальто, в любимую книгу, даже в сахарницу… Это последнее – прощальное – послание уцелело только потому, что и в смертную минуту он
– Когда я узнала, что водолазы подняли капитан-лейтенанта Колесникова, я сразу же пришла в североморский госпиталь. Меня уговаривали не ходить в морг, врачи предупредили, что Митя очень страшен, что его в принципе опознали. Я настояла на своем, и меня привели т у д а…
Я узнала его сразу же, хотя он весь обгорел. Целыми оставались только ноги. Голова обуглилась до самого черепа, из которого торчали зубы. Я бросилась к нему и стала целовать его в это страшное, но такое родное лицо. Врачи ужаснулись: «Что вы делаете, ведь это разложившиеся ткани!» Это для них он был разложившейся тканью. А для меня… Я просто встречала его из этого жуткого похода. Это было наше свидание. Последнее. Но самое долгожданное…
Записку ей так и не отдали. Правда, сняли ксерокопию и подарили. Пообещали вернуть подлинник, когда закончится следствие. Объяснили, что записка нужна потому, что на ней остались пятна масла и надо выяснить, какое именно это масло – турбинное, или из системы гидравлики, или тавот… Тип масла специалисты по экспресс-анализу выясняют за несколько часов. Да и что может дать следствию эта совершенно никчемная информация? При таком взрыве, при таком сотрясении корпуса масло могло пролиться из любой разорванной системы, и делать какие-либо выводы о надежности технических устройств при т а к о м внутреннем ударе неправомерно.
Просто эта записка едва ли не единственное документальное свидетельство катастрофы.
Следователь попросил у Ольги «образцы почерка» её мужа – прежние письма или записки. Она не ответила на официальный запрос.
– Пока мне не вернут мое письмо, ничего посылать им не буду, – решила она. Она хранит все, в чем остался хоть какой-нибудь Митин след: флотские тапочки, рубашки, бритву, зубную щетку, даже кусочек мыла, которым он мылся в последний раз… Все, как в грустной песне Новеллы Матвеевой о гвозде, на котором висел плащ исчезнувшего возлюбленного.
Она не верит, что он исчез. На девятый день после гибели Мити вдруг беспричинно – при полном безветрии – хлопнула форточка. Они с мамой насторожились – это Митя подает весть о себе.
– На старой квартире он снился мне постоянно – каждую ночь, – говорит Ольга. – Снился почти до физической осязаемости. А вот с переездом на площадь Мациевича – перестал. Наверное, его дух остался все-таки в старых стенах.
Однако прошло какое-то время, и он приснился ей и в новой квартире.
– Как будто мне сказали, что Митя жив. Что он все-таки спасся и теперь тайно живет в Видяеве, потому что стесняется, что так сильно обгорел…
Она ещё очень молода, хотя и считает, что все уже в её жизни было – и замужество, и счастливая любовь, и все это пронеслось столь стремительно, что иной бы хватило на долгую жизнь. Только в классе среди учеников она порой забывается и превращается на минуту в азартную задорную девчонку. Но я не могу представить, каково ей вечерами
– Я знаю, что меня очень ждут в том мире мои отец и Митя. Иногда хочется к ним побыстрее… Они охраняют меня в этой земной жизни. Ведь это очень сильные имена – Дмитрий, Борис… Борисом звали папу.
Да, сильные имена…
Ольга – тоже сильное имя.
Вот уже год носит Ольга Колесникова черные одежды…
– Мы никогда не называем жен погибших подводников вдовами, – говорит капитан 1-го ранга Игорь Курдин, бывший командир атомного подводного ракетоносца. – Для нас они всегда – жены.
Глава вторая
ПОСЛЕДНИЙ КОМАНДИР «КУРСКА»
Колесниковы… Эта простая русская фамилия трижды занесена в мартиролог послевоенного подводного флота страны. Старший матрос Колесников погиб в 1970 году в первой нашей катастрофе на атомной подводной лодке К-8. Мичман Колесников погиб, спустя тринадцать лет, на атомном подводном крейсере К-429. И вот теперь капитан-лейтенант Колесников. Невезучая фамилия? Нет, я бы сказал – героическая, ибо влекло же всех этих Колесниковых на рисковый подводный флот, и все они до конца оставались верными своему кораблю, своему моряцкому долгу.
Дмитрия нашли и подняли самым первым. В шесть утра российские водолазы-глубоководники прорезали «окно» в крыше восьмого отсека. Затем промыли отсек мощной струей из гидромонитора, чтобы удалить оттуда всю взвесь, которая забивает видимость. Обработали острые края проема, чтобы водолазы-эвакуаторы не порвали свои комбинезоны. Наконец, запустили внутрь бокс с телекамерой, через которую на «Регалии» осмотрели коридор верхней палубы. Вместе со специалистами вглядывались в экраны и жены погибших офицеров – Ирина Шубина и Оксана Силогава, хотя обе прекрасно знали, что их мужья остались во втором отсеке.
Они прилетели на платформу вместе с адмиралом Куроедовым на вертолете и привезли российским и норвежским водолазам домашние пироги. Потом бросили в штормовую кипящую воду красные гвоздики…
«Добро» на вход водолазов в восьмой отсек дал сам главком. Он предупредил их: если продвижение по отсеку станет невозможным, опасным – немедленно на выход. Первым вошел в царство мертвых водолаз-глубоководник Сергей Шмыгин. Преодолев первые пять метров, он остановился перед резким сужением прохода. К тому же воздушный шланг оказался слишком короток для того, чтобы идти дальше. Никаких тел на своем пути он не обнаружил. Тем временем ему нарастили шланг, и он смог добраться до переборки между восьмым и девятым отсеками, отдраил круглую дверь и заглянул внутрь – никого.
Тогда Шмыгин с напарником вернулись в восьмой и спустились на палубу ниже. Вот здесь-то они и наткнулись на тела четырех моряков. Стараясь не смотреть им в лица, водолазы вытащили их к проему, где тела были облачены в специальные баллоны-контейнеры. В них и были подняты на платформу. Самым рослым и тяжелым оказался он – капитан-лейтенант Дмитрий Колесников… В нагрудном кармане его куртки РБ, прикрытом ладонью, и обнаружили обгоревший по краям листок из служебной записной книжки. Из скупых неровных строчек узнали, что все, кто уцелел от взрыва за реакторным отсеком собрались в кормовых отсеках – восьмом и девятом. И хотя там было ещё четыре офицера, возглавил подводников командир седьмого – турбинного – отсека капитан-лейтенант Дмитрий Колесников. Почему именно он?