Унесенные ветром

Митчелл Маргарет

— Ты их бьешь, этих людей, кнутом?

— Вот что, миссис Кеннеди, извините, но кто здесь управляющий? Вы поставили меня на эту лесопилку и велели мне ею управлять. И сказали, что не будете вмешиваться. Вы ведь на меня не можете пожаловаться, правда? Разве я не приношу вам дохода в два раза больше, чем мистер Элсинг?

— Да, приносишь, — сказала Скарлетт, но при этом по телу ее пробежала дрожь, словно на нее повеяло могильным холодом.

В этом лагере с его отвратительными бараками появилось что-то зловещее, чего не было при Хью Элсинге. Словно место это отъединили от остального мира, окружили высокими стенами — Скарлетт почувствовала,

что кровь у нее леденеет. Эти каторжники были здесь так удалены от всего, настолько всецело зависели от Джонни Гэллегера, что вздумай он хлестать их кнутом или вообще жестоко с ними обращаться, она скорее всего никогда об этом и не узнает. Каторжники не решатся даже пожаловаться ей, страшась более жестоких наказаний, которые могут обрушиться на них после ее отъезда.

— Люди у тебя такие тощие. Ты их хорошо кормишь? Видит бог, я трачу достаточно денег на их еду — они должны бы быть откормленными, как боровы. На одну муку и свинину в прошлом месяце ушло тридцать долларов. Что ты даешь им на ужин?

Она подошла к сараю, служившему кухней, и заглянула внутрь. Толстуха мулатка, склонившаяся над ржавой старой плитой, поспешно выпрямилась, присела при виде Скарлетт и тут же снова повернулась к горшку, где варились черные бобы. Скарлетт знала, что Джонни Гэллегер живет с мулаткой, но решила лучше закрыть на это глаза. Ничего, кроме бобов и кукурузной лепешки, жарившейся на сковороде, на кухне видно не было.

— У тебя, что же, ничего для этих людей больше нет?

— Нет, мэм.

— А в бобы ты не кладешь грудинки?

— Нет, мэм.

— Значит, бобы ты варишь без свинины. Но без свинины черные бобы есть нельзя. Они же не дают никакой силы. А почему нет свинины?

— Мистер Джонни, он говорит — ни к чему класть ее, грудинку-то.

— Сейчас же положи грудинку. Где ты держишь свои припасы?

Негритянка в испуге закатила глаза, указывая на маленький чуланчик, служивший кладовкой, и Скарлетт распахнула ведущую туда дверь. Она обнаружила открытый бочонок с кукурузой на полу, небольшой мешок пшеничной муки, фунт кофе, немного сахара, галлоновую банку сорго и два окорока. Один из окороков, лежавший на полке, был недавно запечен, и от него было отрезано всего два-три куска. Скарлетт в бешенстве повернулась к Джонни Гэллегеру и встретила его злой взгляд.

— Где пять мешков белой муки, которые я послала на прошлой неделе? А мешок с сахаром и кофе? И я послала еще пять окороков и десять фунтов грудинки, и одному богу известно, сколько бушелей ирландского картофеля и ямса! Ну, так где же все это? Ты не мог истратить такую уйму за неделю, даже если бы кормил людей пять раз в день. Значит, ты это продал! Вот что ты сделал, вор! Продал мои продукты, а денежки положил себе в карман, людей же кормишь сухими бобами и кукурузными лепешками. Неудивительно, что они такие тощие. Пропусти меня! — И она вихрем вылетела во двор. — Эй, ты, там, в конце… да, ты! Поди сюда!

Человек поднялся и, неуклюже ступая, позвякивая кандалами, направился к ней; Скарлетт увидела, что его голые лодыжки стерты железом в кровь.

— Когда ты последний раз ел ветчину?

Каторжник уставился в землю.

— Да говори же!

Тот продолжал стоять молча, с отрешенным видом. Наконец он поднял глаза, умоляюще посмотрел на Скарлетт и снова опустил взгляд.

— Боишься говорить?! Ну так вот, иди в чулан и сними с полки окорок. Ребекка, дай ему твой нож. Неси окорок на улицу и раздели его между всеми. А ты, Ребекка, приготовь

им печенье и кофе. И дай побольше сорго. Да пошевеливайся, я хочу видеть, как ты выполнишь мое приказание.

— Так это же мука и кофе мистера Джонни — его собственные, — испуганно пробормотала Ребекка.

— Мистера Джонни — как бы не так! Должно быть, и окорок тоже его собственный. Изволь делать, что я сказала. Живо. Джонни Гэллегер, пойдем со мной к двуколке.

Она прошла через неубранный двор и залезла в двуколку, не без мрачного удовлетворения заметив при этом, как каторжники набросились на ветчину и целыми кусками жадно запихивают ее в рот. Точно боятся, что ее сейчас отнимут.

— Ну и редкий же ты негодяй! — в ярости накинулась она на Джонни, стоявшего у колеса, сдвинув шляпу с низкого лба на затылок. — Будь любезен, верни мне стоимость моих продуктов. Отныне я буду привозить провиант каждый день, а не заказывать на месяц. Тогда ты не сможешь меня обманывать.

— Только меня уже здесь не будет, — сказал Джонни Гэллегер.

— Ты что, вознамерился взять расчет?!

Какую-то секунду Скарлетт так и хотелось крикнуть ему: «Ну и проваливай — скатертью дорога!», но холодная рука рассудка предусмотрительно удержала ее. Если Джонни возьмет расчет, что она станет делать? Ведь он дает в два раза больше леса, чем давал Хью. А она как раз получила большой заказ — самый большой за все время, и к тому же срочный. Ей необходимо, чтобы этот лес был доставлен в Атланту. А если Джонни возьмет расчет, кого она поставит на лесопилку?

— Да, я беру расчет. Вы поставили меня начальником на этой лесопилке и сказали, чтоб я давал вам как можно больше леса. Вы не говорили мне тогда, как я должен вести дело, и я не собираюсь выслушивать это сейчас. Каким образом я получаю столько леса, вас не касается. Вы не можете пожаловаться, что я не выполняю условий сделки. Благодаря мне и вы нажились, да и я свое отработал — ну, и кое-что сумел добавить к жалованью. А теперь вы являетесь сюда, вмешиваетесь в мои дела, задаете вопросы и принижаете меня в глазах этих людей. Как же мне после этого держать их в руках? Что с того, если я иной раз кому из них и влеплю? Лентяи и не такого заслуживают. Что с того, если они недоедают и вокруг них не танцуют на задних лапках? Да они другого и не заслужили. Так что занимайтесь-ка вы своим делом, а я — своим, не то я сегодня же беру расчет.

Его жесткое узкое личико стало каменным, и Скарлетт положительно не знала, как быть. Если он сегодня возьмет расчет, что ей делать? Не может же она сидеть здесь всю ночь и сторожить каторжников!

Видимо, терзавшие Скарлетт сомнения в какой-то мере отразились в ее взгляде, ибо лицо Джонни вдруг слегка смягчилось, а в голосе, когда он заговорил, появились примирительные нотки:

— Поздно уж, миссис Кеннеди, ехали бы вы лучше домой. Стоит ли нам расстраиваться из-за такой мелочи, а? Вычтите десять долларов в будущем месяце из моего жалованья, и дело с концом.

Взгляд Скарлетт невольно скользнул по жалким людям, пожиравшим ветчину, и она подумала о больном, который лежал в продуваемом ветрами сарае. Нет, надо избавляться от Джонни Гэллегера. Он вор и жестокий человек. Кто знает, как он обращается с каторжниками, когда ее тут нет. Но с другой стороны, человек он ловкий, а одному богу известно, как ей нужен ловкий человек. Нет, не может она с ним сейчас расстаться. Он ведь деньги для нее выгоняет. Просто надо следить за тем, чтобы каторжников кормили как следует.