Уникум

Билик Дмитрий Александрович

— Что тут происходит? — с трудом пробормотал я разбитыми губами.

— Легкая тренировка твоих способностей. Ладно, все по местам. А мы с новичком немного прогуляемся.

— Кузнецов, без обид, — сказал черноволосый здоровяк с квадратной челюстью. — Тренировка.

— Видели, как ты отделал Куракина, — подхватил другой. — Чувствуется сила уникума.

— Довольно, — оборвал их Якут, — живо по местам.

Учитель проделал странную манипуляцию — провел рукой сначала по моему лицу, а потом по всему телу, будто обыскивал. Но ноющая боль от ударов почти стихла.

— Пойдем, —

бросил мне он, шагая в гущу леса.

Я обернулся, на опушке уже располагались второкурсники. Они усаживались по-турецки, положив руки на колени. И ни один не сказал ни слова, не издал ни звука. Это типа медитация, что ли? А меня тогда куда ведут? Эй, я тоже хочу сидеть и ничего не делать!

Шли мы довольно долго. И надо сказать, меня подобная прогулка вообще не прельщала. В темноте, по сырой листве, среди множества чуждых моему городскому восприятию звуков. Да еще проводник у меня оказался на любителя. Учитель, который заставляет учеников бить новенького. Врагу не пожелаешь.

Но наконец мы остановились, и Якут показал на речку. Надо же, та самая Смородинка? Что еще более странно, я не слышал ее журчания, точно река замерзла. Но вот стоило оказаться у берега, как она «проснулась». Забурлила, перекатываясь через выглядывающие из воды валуны, завертела щепки в крохотных водоворотах, брызгами стала рассыпаться вокруг.

— Идем за мной, — протянул мне руку Якут.

— Но нам запрещено покидать территорию школы, — залепетал я, заворожено глядя на быструю, словно пляшущую воду.

— Запрещено без разрешения учителя. Я разрешаю, — твердым голосом сказал мой спутник.

— А где гоблины? Я думал, они контролируют проходы.

— Если кто-то извне попытается попасть сюда, то да, они появятся. Так же — сидят у главных ворот, пьют свою сивуху.

— А куда мы идем? — спросил я, но пальцы уже легли в ладонь Якута.

Мне трудно было объяснить, что именно происходит. От учителя и раньше исходила странная сила. Да нет, не странная, самая обычная, магическая. Теперь же она его попросту переполняла. И не мне, калеке в волшебном мире, было с ней тягаться.

Я действительно не мог сопротивляться Якуту. Одна сторона моей личности еще задавала вопросы, пытаясь выяснить, что именно происходит. Другая уже шагала рядом с самым загадочным преподавателем, больше всего боясь, что тот отдернет руку.

— Здесь есть одно место, в это время года наполненное силой. Лебяжий овраг, на пути к Горелому хутору. Там будет проще всего тебя расшевелить.

Почему-то этого объяснения мне хватило. Смородинка ласкала своими ледяными объятиями ноги, нехотя отпуская меня. Кроссовки чавкали и стали тяжелыми, а я шел за ручку с Якутом. С человеком, из-за которого меня недавно избили. С учителем, заставляющим нас бегать и более ничего не делать. С магом, которому, как оказалось, я не мог перечить.

Как только мы перешли речку, что-то поменялось. Вместо покрытых зеленой и желтой листвой деревьев, нас провожали громадные истуканы, шевелящие в темноте голыми ветками, словно руками. Пение птиц сменилось похоронным и протяжным гулом ветра. Приятный аромат палой листвы превратился

в легкий смрад гниения. И если бы не Якут, я бы бросился обратно со всех своих мокрых ног.

Шли мы недолго. Постоянно спускаясь и петляя по этому холодному и чуждому всякой жизни лесу. Наконец мы оказались так низко, что на уровне глаз стали видны корни деревьев, пытавшиеся выбраться наружу. Но именно теперь я успокоился и огляделся, насколько позволяла уже подступавшая ночь.

Овраг укрылся среди деревьев. Захочешь найти специально, так и не получится вовсе. Не знаю, почему Якут назвал его лебяжьим. Никаких птиц я тут не видел. А вот сила и правда была. Я впервые почувствовал ее присутствие легким покалыванием в кончиках пальцев.

— Хорошо, — довольно сказал Якут, наблюдая за мной. — А теперь мы немного поработаем.

Он отпустил руку, буквально стряхнув меня, как ненужный груз и прошелся по оврагу, разминая кулаки. И, к сожалению, это была не фигура речи. Я замер на земле, тяжело и часто дыша. А сам ловил каждое движение учителя.

— Что ты чувствовал, когда сотворил купол, — повернулся ко мне Якут.

— Злость, — еле пролепетал я.

— Самый распространенный инструмент для использования силы, — мне показалось, что учитель даже слегка разочарован, — но почему бы и нет. Работать можно с чем угодно, если знать, как правильно. Хорошо, и что же тебя разозлило? Это?

Он приблизился рывком, отвесив пощечину такой силы, что зазвенело в голове. Я попытался выставить руку, но оказался дезориентирован и получил новый удар. Лицо Якута плыло перед глазами, словно существовало отдельно от тела, и было странным. Не злым, не довольным, скорее сосредоточенным. А пощечины сыпались одна за другой.

Слезы текли по разгоряченным хлесткими ударами щекам. Мне было не столько больно, сколько обидно. Я пришел учиться, а не быть боксерской грушей. То самое пламя, родившееся во время дуэли с Куракиным, теперь разгоралось с новой силой. Я не мог его сдерживать.

Трудно сказать, что случилось. С недавнего времени пришло понимание, что не все произошедшее можно воспринимать глазами. Я скорее чувствовал, как сила преобразуется и выплескивается из меня, принимая агрессивную форму. Она вырывалась и гасла, как бушующее пламя, поглотившее все дерево на берегу и добравшееся до воды. И чем больше сил выплескивалось, тем ощутимее слабел я. Тогда, пробив все преграды, будто разнесясь над всем голым и хищным лесом, прозвучал голос Якута.

— Хватит!

И только после этого окрика зрение вернулось. Лебяжий овраг преобразился, если можно так выразиться. Ковер палой листвы разорван, земля, вперемешку с камнями, распахана, а сам я лежал в будто только что выкопанной яме.

— Как себя чувствуешь? — участливо спросил Якут.

Мне хотелось плакать. Что происходит? Чего он хочет? Сначала издевается, потом делает вид, что ему не все равно. Я хотел высказать многое, но сил хватило лишь на одно слово.

— Плохо.

— Ты потратил много силы. И не останови я тебя, исчерпал бы себя полностью. Частая ошибка уникумов. Уж поверь, я знаю, о чем говорю. Держи.