Универмаг

Штемлер Илья Петрович

– Не мешай, — отодвинулась Елена. — Снимай свою рубашку, я выстираю. А то тебя скоро перестанут пускать в приличное общество.

– Ты права, — усмехнулся Фиртич. — Меня и впрямь скоро перестанут пускать в приличное общество.

– Приличное общество не жалует неудачников, — смилостивилась Елена. — А ты удачлив, Костя.

– Да. Удачлив. И это крайность. А приличное общество, заметь, чурается крайностей. Ему по душе золотая середина... максималисты смущают покой. Что такое «приличное общество»? Это — покой.Максимализм,

Костенька, от дурного воспитания. Неумение сдерживать нервы. Насмешка сердца над умом... А ты человек уравновешенный. Бывает, погорячишься, бывает...

Со стороны их разговор мог показаться пустым, если бы не тон, которым он велся, теплота, касание рук, взгляды. Вот что связывало их в единое целое. В семью! Это была духовная близость, может быть, еще более притягательная, чем близость физическая.

Он мог из-за этой женщины пойти на любые лишения, отдать ей жизнь. И в то же время... Как это совместить? По какому бесовскому наваждению он не мог справиться со своими страстями? Испорченность натуры? Нет, слишком поверхностное объяснение. И далекое от истины...

В чем-то любовь к Елене была его... тюрьмой. И он пытался вырваться из тюрьмы. А вырвавшись, понимал, что не из тюрьмы он бежал, а из Дома. И возвращался обратно с искренним и коротким раскаянием в душе. Так самые яростные грешники прятали себя в монастыри, проклиная бесовское наваждение, что не давало успокоения душе, обрекая на муки тех единственно любимых, память о которых преследует всю жизнь мучительным раскаянием...

Елена вытянула из таза тяжелый мокрый ком, протянула Фиртичу.

– Нужна мужская сила. Если ты в состоянии еще выжать белье.

– Я выпил самую малость. Не ожидал, что соберется такая прорва народу. Из управления набежали да своих человек шесть. На единственную бутылку коньяка.

Белье проворачивалось в ладонях, скользило. Вода шумно падала в ванну, выбивая сытые дождевые пузыри.

– Надеюсь, ваше совещание стоило той бутылки коньяка?

– Наше совещание стоило восемьсот тысяч инвалютных денежных знаков в пользу «Олимпа»! — Фиртичу не удалось сдержать торжественного тона.

Он опустил выкрученный жгут в таз. Елена старательно вытерла руки передником, не спуская глаз с лица мужа.

– Я так боялась тебя спросить. Значит, все в порядке?

– Еще предстоит утверждение в исполкоме. Но мнение есть, как у нас принято говорить... В сущности, так мало надо человеку для радости. Доверить дело, к которому он стремился. Не чинить препятствий, не водить за нос...

Елена была в курсе событий, так волновавших мужа в последнее время. Она варила кофе, пекла оладьи, а в соседней комнате Фиртич спорил с начальником орготдела Мезенцевой. До глубокой ночи.

«Вам незнакома психология женщин-покупательниц, — кипятилась Мезенцева. — Подавляющее большинство из них задерживаются в секции косметики. А вы хотите забросить

секцию в закоулок!» — «Именно! — радовался Фиртич. — Они пройдут весь Универмаг. А это уже победа. Что-нибудь да купят. Или приметят на будущее». — «Лишняя толчея, — сопротивлялась Мезенцева. — Оборванные пуговицы, которые, кстати, они тоже купят чуть ли не на крыше «Олимпа» по вашему проекту». — «Другая цель, — увлекался Фиртич, — предусмотреть больше свободного места. Для товарооборота свободная площадь столь же необходима, как и торговая. Вот что мы будем требовать от проектировщиков!»

Иногда в арбитры призывали Елену, и Елена старалась быть объективной... Так что в целом она была в курсе дел. Она знала, что сегодня намечался визит начальника управления в Универмаг. Именно этот визит Фиртич и хотел использовать как повод для генерального сражения...

– Я решила, что у тебя неудача. И ты выпил по этому поводу, — проговорила Елена.

– Выпить можно и за удачу... Не знаю, с чего начать отчет. Язык уже не ворочается, честное слово!

В глазах Елены, смотревших доверчиво, с любовью и преданностью, он уловил какую-то горечь. С чего бы? Чепуха, просто ему показалось. Не стоит омрачать себе настроение. Что случилось — случилось, назад не вернуть...

В то же время он не мог вычеркнуть из памяти третий этаж затерявшегося в ночном городе дома. Возможно, оттого, что в его сознании образ Анны сейчас был неотделим от Гарусова. Вспомнилось выступление Гарусова на обсуждении проекта. Фиртич улавливал общий тон выступления Гарусова, не вникая в сущность,— вина перед Гарусовым сковывала его. Он боялся чем- нибудь выдать себя, избегал прямого взгляда. Ему даже хотелось, чтобы Гарусов нападал на проект. Но Гарусов не нападал. Гарусов был его единомышленник.

Интересы «Олимпа» защищал и сам начальник управления. И его заместители, все еще переживавшие «мясорубку», в которую попали на третьем этаже северной линии... Разумность затеи Фиртича была очевидна и не вызывала сомнения. Но кто знает — не проведи он большой предварительной работы, как бы все повернулось!

Тебе звонила какая-то женщина. Сказала, что позвонит позже, — вдруг произнесла Елена и добавила с усмешкой: — Она была не очень вежлива. Или мне показалось. — Елена вышла в прихожую.

Фиртич прижался к кафелю спиной. Холод пронизывал каждую клетку тела, проникая все глубже и глубже. Так, вероятно, ощущает глубину оседающая в воду лодка с пробоиной в днище... Подозрение, что звонила Анна, превращалось почти в уверенность. Задержись Елена сейчас в ванной комнате, Фиртич не выдержал бы и все рассказал. И об Анне, и о Гарусове...

Фиртич рывком стянул с себя рубашку и бросил в ванну.

– У нас прошел слух, что в «Олимп» поступили дубленки, — произнесла Елена, раскладывая по тарелкам жареную колбасу. — Все уступают мне дорогу.